Книга Ночной поезд в Мемфис - Элизабет Питерс

— Не забудьте шляпу, Вики. Мы теперь находимся еще южнее, и солнце здесь еще жарче.

Я с надеждой подумала, что это намек, и бросилась к себе, но, открыв сейф, не обнаружила там ничего нового. Может быть, он намекал на что-то другое? А может быть, в том, что он сказал, и вовсе не было никакого намека. Минуту поколебавшись, я положила пистолет в сумку.

Большинство пассажиров уже собрались. После долгого путешествия по воде даже самые ленивые были рады сойти на берег. Шмидт заарканил Лэрри. Игнорируя его крики и подмигивания, я подошла к Анне Блессингтон. Она выглядела свежей, как бутончик, глаза на морщинистом лице блестели, на голове была широкополая соломенная шляпа, завязанная под подбородком легкомысленным бантиком. Кисти ее рук, покоившиеся на рукояти палки, были испещрены старческими пигментными пятнами и искорежены артритом. Если бы она оказалась мошенницей или тайным агентом, я бы, как честный человек, сама положила на стол свою шерлокхолмсовскую бляху.

— Как вам понравилась вчерашняя вечеринка? — спросила я.

— Очень понравилась, все было восхитительно, правда? — Она улыбнулась, отчего лицо ее сморщилось еще сильнее. — Особенно танец Фейсала. Мне приятно сознавать, что я, быть может, единственная женщина, которую он носил на руках.

— А я подумываю, не растянуть ли мне связки на ноге, — призналась я.

— Незачем прибегать к столь болезненным способам, моя дорогая, есть и другие. — Она с трудом поднялась на ноги и безо всякого стеснения ухватилась за мою руку. — Только пока спустимся по трапу, если не возражаете, он крутоват.

Древние некрополи и поминальные храмы находятся в пустыне, мы довольно долго ехали через возделанные поля и город Хаммади. Дети шли в школу; мое феминистское сердце возликовало, когда я увидела, что среди них есть девочки, скромно одетые в темные платьица с длинными рукавами, с белыми платочками на головах. Женщины в возрасте носили только черное. В лавках вдоль улиц продавались самые разные товары — от фруктов и овощей до дешевых пластмассовых тарелок. Выехав из города, мы двинулись по дороге среди полей капусты и плантаций сахарного тростника. Дорога, мощеная, но узкая, бежала вдоль оросительного канала. Мы шумно реагировали на осликов, груженных тюками соломы, на ржавые грузовики, везущие глиняные горшки, на велосипедистов в белых платках, намотанных на головы, и на такие же туристские автобусы, как наш.

Вся площадка перед входом в археологический заповедник представляла собой современное экологическое бедствие — ряды прилавков, с которых торговали фотопленкой и сувенирами, две кофейни с заржавленными столами и стульями, выставленными на открытом воздухе под навесом, и масса автобусов. Фейсал бегал по кругу словно шотландский колли, сгоняя свое стадо в компактную группу и убеждая Сьюзи, норовившую оторваться от остальных, чтобы идти покупать сувениры, что у нее будет возможность истратить свои деньги после осмотра храма. Когда мы уже направлялись ко входу, оказалось, что потерялся Шмидт. Оглянувшись, я увидела своего босса в окружении тощих собак и требовательных кошек. Препоручив Анну заботам Фейсала, я отправилась за ним.

— Ради всего святого, Шмидт, пошли. Все билеты у Фейсала.

Шмидт опорожнил карманы и тут увидел ребенка, сидевшего на невысокой стене неподалеку. Шмидт был потрясен: протянув руку, мальчик плачущим голосом просил бакшиш[42], одной ноги у него не было.

— О, Вики!..

— Знаю, Шмидт, знаю. Пошли.

— Только одну минутку...

Он мелкими шажками подбежал к ребенку и сунул ему в руку кучу смятых бумажных денег. Это было не так много, как могло показаться, поскольку египетская валюта в основном состоит из купюр мелкого достоинства, самая мелкая равна приблизительно десяти центам, но Шмидт их не разглядывал — отдал все.

Однако, будучи человеком легкого характера, он приободрился, как только мы вошли внутрь. Некоторые считают храмы Абидоса самыми красивыми памятниками древности в Египте, и я бы с ними спорить не стала. Другие облюбованные туристами места — Дендера, эль-Каб, остров Филай — лучше сохранились, но тамошние памятники относятся к эпохе Птолемеев, они на добрую тысячу лет моложе. Абидос принадлежит к периоду Девятнадцатой династии, одной из вершин египетского искусства.

Шмидт вооружился фотоаппаратом и снимал все подряд. Затем навязал камеру мне и заставил снимать его на фоне всего. Потом вручил фотоаппарат Брайту и велел снимать нас с ним на фоне... опять же практически всего.

К тому времени, когда мы достигли внутреннего храмового двора, он уже отснял первую пленку и спрятался в тени колонны перезарядить фотокамеру.

Я воспользовалась его отсутствием, чтобы улизнуть — не только от одержимого страстью к фотографированию Шмидта, но и от остальных. Экскурсию вел Фейсал, но мне не хотелось слушать, я желала только смотреть.

Кое-кто тоже отделился от группы. Я видела, как Элис поднималась по ступенькам, ведущим в Гипостильный зал, а Джон с Мэри, взявшись за руки, следовали за ней. Брайта и Свита нигде видно не было.

Присев на каменное основание разрушенной стены, я жадно впитывала представшие моему взору чудеса и старалась не думать о том, что делает в этот момент Элис. Я искренне надеялась, что она это делает, но думать об этом не желала. Спустя некоторое время Фейсал повел группу в колонный зал. Я продолжала сидеть. Было жарко, но не так уж невыносимо. Квадратные колонны напротив были украшены изображениями величественной фигуры фараона, которого приветствовали разные боги. Оказавшись в свое время на открытом воздухе, изображения утратили почти весь красочный слой, некогда покрывавший их. Я надвинула шляпу на лоб, чтобы солнце не било в глаза, и расслабилась. Постепенно голоса гидов, просвещавших свои группы на шести разных языках, слились в общий приятный нечленораздельный гул, и почему-то я вовсе не удивилась, увидев, что выпуклые изображения вновь покрылись яркими красками: бедра и торс фараона стали бронзово-коричневыми, корона — светло-голубой, воротник и браслеты — изукрашенными бирюзой и золотом.

Одна из фигур сошла с колонны. На этом мужчине не было короны, и волосы у него были светло-золотистыми, а не черными. Он издали поприветствовал меня, подняв бровь, потом отвернулся и стал делать руками движения, словно снимал что-то со стены. В его руках эфемерные предметы превращались в твердые тела определенных форм и размеров: шитые бисером и украшенные драгоценными камнями воротники, массивные браслеты, золотые кубки, чаши и иные сосуды...

— Вот вы где.

Я стряхнула с себя сон и подняла голову. На фигуре, стоявшей передо мной, не было ни белого передника, какой носили мужчины в Древнем Египте, ни расшитого воротника, на ней были пыльного цвета брюки и рубашка. Лэрри неуверенно улыбался:

— Простите, что потревожил вас, Вики.

— Вы очень хорошо сделали, а то бы я свалилась за эту стену.

— Мы собираемся взглянуть на гробницы Древнего царства, — пояснил Лэрри. — Антон подумал, что вы, быть может, тоже захотите пойти с нами.