Книга Жертва негодяя - Луиза Аллен

— Это только усугубляет дело. Что же вы сразу не рассказали? — Он мерил шагами маленькую хижину, не замечая, что до сих пор не одет.

— В Калькутте? И как же вы представляете себе эту сцену? Добрый вечер, лорд Линдон. Вы разве не припоминаете нашу последнюю встречу? В вашей спальне. Вы лишили меня девственности, а потом выгнали вон.

— Нет! Я имел в виду — до того, как улечься в постель.

— Я не хотела ворошить былое. То есть я все равно это помню, но не хотела тревожить вас. А потом нечаянно сорвалось с языка, — призналась она. — Не подозревала в себе такой бури чувств. У меня ведь до сих пор не так много опыта, помните?

— Не сыпьте соль на раны. — Он горько усмехнулся и пошел надевать бриджи. — Что бы вы делали без меня. — Он натянул сырые, липнущие к бедрам штанины, подобрал остатки своей сорочки и снова бросил их в сторону. — Одевайтесь, вы совсем продрогли.

Да, она дрожала, но — поняла Перси — не только от холода. С чего он так разозлился на нее? Она тоже в чем-то виновата?

— Подайте, пожалуйста, мою одежду, — сказала она, отчего-то застеснявшись своей наготы.

Он подал ей одежду, и она изловчилась влезть в короткую сорочку, а затем надела юбки. В сравнении с бриджами Элиса они выглядели неплохо: тонкий хлопок успел просохнуть у огня, хотя просоленная ткань теперь неприятно скреблась по коже. Корсет был все еще влажный, и она, поморщившись, отбросила его в сторону.

— Нам надо пожениться — как можно скорее. К счастью, ваши родители сейчас в Девоне, а не в Лондоне. Так что мы сможем организовать все без лишнего шума.

— Выйти за вас замуж? — Она сидела перед ним в отсыревшем нижнем белье и дрожала — от тона, каким он произнес это предложение. — Зачем?

Он не любил ее, иначе не сказал бы это так буднично. И когда они были в постели, ни одного слова любви или нежности не сорвалось с его губ, одно желание.

— Я объяснял уже. Я взял вас силой, значит, обязан нести ответственность за вас. — В его голосе не было того, что ей хотелось услышать.

— Надо понимать, я обязана выйти за вас только из-за какого-то пьяного разгула, случившегося восемь лет назад?

— Точно так. — Элис отвернулся и, пока она приводила в порядок прическу, обшаривал полки и заглядывал в темные углы хижины. — Здесь нет воды, но я нашел нож. — Он взял одеяло, сделал посередине вырез для головы и накинул на нее эту хламиду. — Так лучше, чем ходить, завернувшись в одеяло, — сказал он и изготовил для себя такую же накидку. Затем открыл дверь. — Пойдемте.

При свете дня она смогла как следует рассмотреть его лицо. Небритое, в синяках, мрачное. И он, несомненно, успел разглядеть ее в полный рост. Он понял, что она дрожит не от холода, а от гнева.

— Я не выйду за вас, — твердо заявила она. — Даже поверить не могу, что вы смели оскорбить меня таким предложением.

— Оскорбить? — Он стоял в проеме двери, на скулах ходили желваки.

— Да. Я не выйду за вас, Элис Линдон, даже если вы на коленях будете умолять меня об этом.

— Не выйдет. Я расскажу обо всем вашему отцу.

— А я скажу, что вы повредились головой при кораблекрушении и у вас галлюцинации. Они знают правду о Стиве, но им известно также, что все остальные уверены в моем грехопадении. Я им скажу, что вы, как старый друг, весьма любезны, но замуж за вас я идти не желаю. Думаю, они поверят мне: какая же женщина — в здравом уме — откажет лорду Линдону?

— А то, что вы крутили любовь со мной на корабле — отвечали на мои поцелуи, — 1 как это понимать?

— Желание и любопытство: интересно узнать, какова любовь трезвого и опытного мужчины. — Разумеется, она лгала. Она была влюблена в него — по крайней мере, вот уже несколько недель. Но речь сейчас не о ее чувствах. — Вы же не думаете, что я делала это из любви к вам, так? Разумеется, не думаете, иначе вы бежали бы от меня, как от чумы.

Ей казалось, он так и не понял ее истинных чувств: губы его твердо сжаты, голова гордо поднята. Но, честно говоря, сама она добралась до истины только сегодня утром.

— И как я вам трезвый — получше?

Элис заставил себя произнести это игриво, даже цинично, как бы скучая, в то время как ему хотелось кричать от ярости и трясти ее так, чтобы зубы стучали. Как она посмела держать его в неведении? Все, чем он любовался в себе, теперь рассыпалось в прах. Он оказался способен на такой поступок — и даже не помнил этого.

Любой согласится: Перси сейчас выглядела страшной, как призрак, — бледная, насупленная, в синяках, волосы обвисли слипшимися прядями, — однако ее осанка и ее гнев придавали ей гордый и неприступный вид. Лучше бы она рыдала и жаловалась, подумал он. Но эта мысль снова подрывала его самоуважение — нет, ему вряд ли стало бы легче.

— Более чем. В первый раз было замечательно, но на трезвую голову лучше, — ответила она. — Мне больше не с чем сравнить, сами понимаете. Но, вне всякого сомнения, вы прибавили в искусстве — все-таки возраст и жизненный опыт.

— Ах вы, маленькая киска!

— Мяу, — горько огрызнулась она, тяжело поднимаясь на ноги. Она поправила серое одеяло на плечах, и на какое-то мгновение он увидел в ней прежнего нескладного ребенка.

Он заставил замолчать свое сердце. Перси, которая ценила в браке любовь и чувства, отвергла его. Глупая, упрямая, романтичная идиотка с мужскими повадками. Неужели она воображает, что он желает быть стреноженным такой вспыльчивой, бедовой, с позволения сказать, женщиной? «Едва спасся», — говорил он себе, устав от переживаний. Но досада не уходила. Она бросила ему в лицо его же перчатку — его честь и достоинство.

— Готовы? — Он придал своему голосу живость, напрягая саднящие от морской воды и эмоций связки. — Обсудим это попозже.

Она сверкнула на него мятежным взглядом.

— Солнце взошло, теперь могу сориентироваться и понять, куда нам держать путь. Вчера вечером не смог разобраться по звездам — наверное, давненько не бывал в Северной Европе.

— Или, наверное, вы устали вчера — по некоей уважительной причине, — предположила Перси таким тоном, словно добрый старый товарищ его детства вышел с ним только что из этой хижины.

— Возможно, и так, — поддакнул он, не желая развивать эту мысль: нет времени копаться в переживаниях, надо действовать и вызволять ее отсюда.

— Итак, в той стороне виден весьма внушительный остров, и там восток. Насколько я помню карту, это должен быть Сент-Мэри — он здесь самый большой. Следовательно, наш остров — Треско, и, если я прав, на его северном мысу находится рыбачья деревня. — Он снисходительно глянул на нее, но она смотрела в другую сторону. — Я ненадолго. Оставайтесь пока здесь.

— Я иду с вами, — сказала Перси с нажимом, и это означало, что терпение ее на исходе.

— Ладно, — согласился он и зашагал вперед.

Идти оказалось труднее, чем мыслилось поначалу. Болело все тело, мучила жажда, и ныло сердце, потрясенное и израненное словами Перси. Но она сама вполне поспевала за ним, медленно и упорно переставляя ноги, шаг за шагом, и он спрашивал себя: сумела бы другая женщина из тех, что были на корабле, проявить такую стойкость характера? Возможно, Эйврил Хейдон; но ни у одной из молодых женщин не было такой недюжинной мужской выдержки. Вероятно, им это и не понадобилось; они — спасибо Эйврил и Перси — отбыли в первых шлюпках.