Книга День денег - Алексей Слаповский

Генерал был в шоке. Он обещал серым полковникам и майорам убить отщепенца морально.

Но Иван на требование отца впредь не прикасаться ни к чему, что припахивает хотя бы слегка антисоветчиной, вдруг впервые в жизни ему надерзил, сказал, что мыслями своими будет распоряжаться сам и т.д., и т.п. – и даже относительно коммунизма как-то не очень вежливо выразился.

И генерал проклял сына.

То была просто дурь, ей-богу: отец любил сына, а сын – отца.

И дурь была не столько в проклятии отца, а в том, что сыну возжелалось это проклятие принять всерьез.

Он отказался от помощи и впопыхах запретил генералу видеть внучек.

Того чуть инфаркт не хватил, но он выправился и заявил рыдающей своей жене, матери Ивана:

– Нет у нас сына!

А тут ему бывшие товарищи по армии, возвысившиеся в чинах донельзя, предложили работу в Министерстве обороны, и он согласился.

И отношения отца с сыном прекратились навсегда. А семь лет назад Иван ездил хоронить его.

Дела же в их семье пошли тяжело: Ивана убрали с преподавательского места, полтора года он вообще приличной работы отыскать не мог, ходил разгружать вагоны на товарную станцию Саратов-II. И чуть было не впал в отчаянье, но Иола поддерживала его, как могла, сама устроилась работать, хлопотала с утра до вечера, чтобы в доме были уют, чистота и порядок: она не могла допустить поломки и сбоя в этой жизни, ибо тогда она могла стать единственной и последней.

И потихоньку все выправилось, наладилось. И вот уже два года осталось до совершеннолетия дочерей, два года до начала новой жизни. Иола готова: она выглядит на тридцать с небольшим, в нее всегда кто-то влюблен, причем все чаще эти влюбленные моложе ее. Так оно и быть должно: в своих планах она видит себя замужем за человеком чуть помоложе себя, которому она родит сына или дочь, а может, и опять двоих, – и все начнется заново! За кого именно выйти – не проблема: Иола такова по натуре, что всю жизнь влюблялась в кого-нибудь (любя по-своему и мужа тоже). Иногда обстоятельства складывались так, что если уж не роман серьезный, то интрижка на две-три недели могла осуществиться легко, с соблюдением тайны и с возможностью попробовать толику второй жизни уже сейчас, но Иола отказывала себе в этом, хотя нетерпение подчас было очень велико и природный темперамент просто в клочья душу раздирал.

И вот получилось так, что ей, кажется, только радоваться надо: муж сам по себе собирается исчезнуть раньше срока.

Но в том-то и дело, что – раньше! Ему, по планам Иолы, еще предстоит дочерей пристроить учиться: у него есть для этого необходимые связи. Потом она намечала пристроить и его самого, у Иолы давно на примете молодая женщина из почитательниц таланта Свинцитского (как ни странно, но такие есть!), которая сама стихи пишет и, уважая мнение мэтра, показывает их ему; женщина побывала замужем, но без детей, чистоплотна, порядочна, ей бы и хотела Иола сдать на руки Ивана Алексеевича с тем, чтобы и у него началась вторая жизнь (она ведь, предвкушая новое счастье, и другому желает того же!). И тут – здравствуйте пожалуйста: какие-то шальные деньги, какой-то Владивосток!

Свинцитский вошел в комнату, Иола с удовлетворением увидела, что он, говоря по-народному, поправился. Впрочем, мог бы и попьянее быть.

– Я дождусь объяснений? – мягко спросила она.

– Какие объяснения, Иола, девочка моя? Зачем они? Это смешно, но я нашел деньги. Хочешь верь, хочешь нет.

– Верю. А почему все-таки Владивосток?

– Мне надо все бросить. Хотя бы на время, – заблажил опять Свинцитский.

– Как Гоген или Ван Гог?

– Ты не смейся. Это серьезно. Я счастлив с тобой и с девочками, но… Но так нельзя. В то время как люди гибнут со всех сторон… Ты ведь понимаешь?

– Они гибнут везде. И тут тоже. Почему Владивосток?

– Неважно! Я сдерживал в себе силы саморазрушения и этим погубил свой талант. Мне надо разрушить себя, чтобы заново построить. Я пытался это сделать… как бы тебе сказать… амбулаторно! – хихикнул вдруг Свинцитский. – С помощью водки и… Я ведь изменял тебе четыре раза. Нет, пять. Или четыре?..

– Четыре с половиной, на пятый у тебя не вышло, – подсказала Иола.

– Ты знаешь? – удивился Свинцитский.

– Конечно.

– Тебе кто-то что-то говорил?

– Ты сам говорил. Ты проговариваешься в том, что пишешь. Я всегда точно вижу, где ты выдумываешь, а где описываешь собственный опыт.

– Серьезно? А как же ты…

– Вот так…

– Ты святой человек. Я не могу! Я должен уйти. Я теперь просто обязан уйти, уехать! – переключилось в голове Свинцитского. – Вот в чем дело! – говорил он с видом озарения. – А я-то думаю: почему ж меня так тянет уехать, сбежать? А это, оказывается, чутье мое сработало! Оно, чутье мое, чуяло, что ты меня презираешь, а я не хочу жить с человеком, который меня презирает!

– Ты старомоден, Иван, – сказала Иола. – Ну, изменял, но любишь-то меня?

– Да, – сказал Свинцитский, потому что думал так. – Но в таком случае это еще более гнусно: любить и изменять!

– Ты делал это для познания жизни. Ты писатель, как ты можешь описать измену, если не знаешь, что это такое? Ты делал это в профессиональных целях, – терпеливо подсказывала ему Иола.

– Верно! – поразился Свинцитский. – Как хорошо ты меня знаешь! Но, следовательно, надо идти дальше! Надо не только тебе, но и себе изменить! – нашел он новую мысль. – В самом деле! Если честно, Иолочка, мне страшно не хочется уезжать. Но – необходимо. Как ты выражаешься, профессионально необходимо!

И Свинцитский энергично стал собирать вещи.

Иола перепугалась. Она вела разговор легко: она до последнего не верила в серьезность намерений мужа. И вот он, посмотрите-ка, вещи укладывает! Подталкивая незаметно и направляя его всю жизнь, она знала при этом, что стоит однажды Ивану Алексеевичу сделать, пусть случайно, полностью самостоятельный шаг, пусть в совсем неверную сторону, и он заупрямится и с выбранного пути не сойдет. Она надеялась, что этого не случится, пока она рядом.

Случилось.

Да, пьян и не в себе. Но ведь соберется, сядет в поезд, поедет, проспит в вагоне пьяную ночь, утром будет мучиться и страстно желать вернуться – и не вернется, вот в чем загвоздка!

– Паспорт? Здесь. Билеты? Здесь! Белье собрано, рукописи, книги. Самое необходимое, – комментировал свои действия Свинцитский.

Он собрал большую дорожную сумку и стоял над ней, соображая, все ли взял. Паспорт и билет пока отложил на стол. Вышел в кухню.

Добавить, догадалась Иола. Взяла билеты – словно никак не решаясь поверить в их реальность. И что-то такое в них увидела, что глаза ее удивленно расширились. Ладно. Пусть едет. Посмотрим!