Книга Айсберг - Клайв Касслер

— Внутрь заглядывали?

— Дьявол, нет. Они так охраняли вход, что можно было подумать, у них сам президент на борту.

— Есть хоть какое-то представление, откуда они прилетели и куда направлялись?

— Никакого, неразговорчивые были, сволочи. Говорили только о ремонте. Но рейс был, должно быть, местный. Они не дозаправлялись. Из Исландии на «Лорелее» без полных баков далеко не улетишь.

— Пилот должен был подписать документ на обслуживание.

— Нет, отказался. Сказал, что опаздывает и подпишет в следующий раз. Но заплатил. Вдвое больше, чем стоила работа. — Кешман помолчал, пытаясь прочесть что-нибудь в лице стоявшего перед ним человека, но оно было непроницаемым, как лицо гранитной статуи. — А что за вопросы, майор? Не поделитесь?

— Можно, — медленно ответил Питт. — Несколько дней назад «Лорелея» разбилась, и для опознания осталась только носовая часть. Я пытаюсь найти следы самолета, вот и все.

— Разве сообщали о крушении?

— Если бы не сообщали, меня бы здесь не было.

— Я знал, что-то в этих парнях было не так. Поэтому сам заполнил отчет об обслуживании.

Питт подался вперед, вглядываясь в глаза Кешмана.

— Что толку в отчете, если вы не можете опознать самолет?

Кешман хитро улыбнулся.

— Я, может, и деревенщина, но мамаша меня не сегодня утром родила. — Он встал и кивком указал на боковую дверь. — Майор, я вам сберегу целый день.

Он провел Питта в маленький тускло освещенный кабинет, где стояли стол, украшенный пятью десятками сигаретных ожогов, два столь же обшарпанных стула и огромный металлический шкаф, в котором хранят папки. Кешман прошел прямо к шкафу, выдвинул один из ящиков, порылся в нем, нашел то, что искал, и протянул Питту папку со следами грязных пальцев.

— Я не шутил, майор, когда говорил, что было слишком темно, чтобы разглядеть номера на оборудовании. Насколько я могу судить, самолета никогда не касались ни кисть, ни распылитель краски. Алюминиевый корпус блестел, словно только что с завода.

Питт раскрыл папку и просмотрел отчет об обслуживании. Почерк Кешмана оставлял желать лучшего, но в графе «Идентификационные данные самолета» было написано «Лорелея Марк VIII — В1608».

— Это все благодаря англичанину-инспектору с завода, где их собирают, — ответил Кешман, присевший на угол стола. — Я заменил изоляцию на носу, а потом взял фонарик и проверил основные взлетно-посадочные устройства — на случай повреждений или протечек. И пожалуйста, прямо под правой распоркой. Зеленый ярлычок с надписью, что взлетно-посадочные устройства этого самолета были осмотрены и признаны исправными главным инспектором Кларенсом Девонширом из «Лорелея эйркрафт лимитед».

И на том же ярлычке был напечатан серийный номер самолета.

Питт бросил папку на стол.

— Сержант Кешман! — рявкнул он.

Удивленный резким тоном, Кешман вытянулся по стойке смирно.

— Сэр?

— Ваша часть?

— Восемьдесят седьмая воздушно-транспортная эскадрилья, сэр.

— Отлично. — На лице Питта появилась широкая улыбка; он хлопнул Кешмана по плечу. — Вы совершенно правы, Сэм. Сберегли мне целый день.

— Хотел бы сказать то же самое о себе, — вздохнул Кешман, явно испытывая облегчение, — но за последние десять минут вы меня дважды перепугали до смерти. Зачем вам понадобилась моя часть?

— Чтобы знать, куда послать «Джек Дэниелс». Я понял, что вы любите виски.

Кешман удивился.

— Клянусь богом, майор, вы человечище! Знаете?

— Стараюсь, — ответил Питт, думая, как будет объяснять, почему в счет включена бутылка дорогого виски. Ничего, пусть скряга Санденкер не обижается, сведения того стоили. Это слово — скряга[17]— задержалось в сознании и заставило кое-что вспомнить. Питт сунул руку в карман.

— Кстати, вы это раньше видели?

Он протянул Кешману отвертку, найденную в черной «Лорелее».

— Ну и ну, вы только посмотрите! Можете не верить, майор, но это моя отвертка. Купил ее по каталогу фирмы инструментов в Чикаго. Она единственная такая на всем острове. Где вы ее взяли?

— В обломках самолета.

— Вот куда она исчезла, — сердито сказал сержант. — Эти мерзавцы украли ее. Так и знал, что у них дурное на уме. Скажите мне, когда суд, и я буду счастливей свиньи в навозе, когда буду давать против них показания.

— Не тратьте времени на подготовку речи. Ваши друзья никогда не предстанут перед судом.

— Погибли при крушении?

Это было скорее утверждение, чем вопрос.

Питт кивнул.

— За свои преступления они не заплатят, но к чему беспокоиться? Когда расплата придет, она придет. Вот и все.

— Сэм, как философ вы не хуже, чем как гидравлик.

Питт снова пожал Кешману руку.

— До свидания и спасибо. Благодарен за помощь.

— Рад был помочь, майор. Оставьте отвертку себе на память. Я уже заказал новую, так что эта мне не понадобится.

— Еще раз спасибо.

Питт снова спрятал отвертку в карман и вышел из кабинета.

В такси Питт расслабился, достал сигарету, зажал в губах, но не стал прикуривать. Попытка отыскать серийный номер загадочного черного самолета была стрельбой наугад, но оправдалась как нельзя лучше. Он вообще не ожидал, что найдет что-нибудь. Глядя в окно на пролетающие мимо пастбища, Питт ничего не видел: он думал, удастся ли теперь привязать самолет непосредственно к Рондхейму. Эта мысль по-прежнему занимала его, когда он вдруг заметил, что картина местности изменилась. С полей исчезли скот и пони, холмы превратились в гладкую, ровную тундру. Питт повернулся и посмотрел в другое окно. Моря на прежнем месте не оказалось; теперь оно виднелось позади и вскоре медленно исчезло за горизонтом. Питт наклонился к переднему сиденью.

— У вас свидание с дочерью фермера, или вы едете кружным путем, чтобы накрутить счетчик?

Шофер нажал на тормоз, машина пошла медленнее и остановилась на обочине.

— Ключевое слово, майор, секретность. Я сделал небольшой крюк, чтобы мы могли побол…

Голос шофера затих, и не без причины: Питт сунул водителю в ухо острие отвертки.

— Не снимайте руки с руля и ведите свою колымагу назад в Рейкьявик, — спокойно велел Питт, — иначе ваше правое ухо соединится с левым.

В зеркало заднего обзора Питт внимательно наблюдал за лицом шофера, изучал голубые глаза, зная, что в них отразится любая попытка к сопротивлению. Ни тени выражения на мальчишеском лице, ни тени страха. Медленно, очень медленно лицо в зеркале расплылось в улыбке, перешедшей в искренний смех.