Книга Американец. Неравный бой - Григорий Рожков

– Встать! – Голос стальной, холодный, совсем не мой. Но звучит из моего горла. Юра как ужаленный вскакивает. – Помоги подняться. – Друг хватает за руку и рывком ставит меня на ноги. Резкое движение откликается сильной рябью перед глазами и слабостью в конечностях. Ноги подкашиваются, на одном месте устоять не удается – меня сильно качает. Чувство такое, словно и пьян и трезв одновременно. Дышать из-за рывка стало сложно, жадно хватаю воздух ртом. Одно хорошо – мысли кристально чисты. Пора действовать. – Отходим и защищаемся.

Что за дьявол вселился в меня, я не знаю, но с ним я уже свыкся. А что за чертовщина творится с другом – это мне предстоит понять. Он словно белка на кофеине мечется влево-вправо, рисуя загадочные фигуры высшего пилотажа, перекатывается, прыгает в воронки и ловко выскакивает из них, стреляет точно и быстро. И при всем при этом он ни на мгновение не вышел из поля моего зрения. Его действия кажутся очень правильными и действенными – противник не может попасть в него, предсказать следующий шаг стрелка невозможно. Фонтанчики вырастают там, где пограничник был миг назад. Да и я сам, в меру моих резко ограниченных возможностей, двигаюсь, укрываюсь, отстреливаюсь. Акробатикой не увлекаюсь, не в том состоянии мое тело, но от воронки к воронке двигаюсь как можно быстрее и постоянно виляю, выписывая мудреные зигзаги.

Проклятие! Вот уже второй раз промахиваюсь. То ли дистанция слишком велика, то ли рябь мешает… Смотреть все сложнее, и дышать тоже… Черт! Ноги подкосились, улетел в воронку. О-о-ох… Не могу поднять правую руку. Нет, так нельзя. Черт-черт-черт! Почему все темнеет? Нет! Только не теряй сознания, Артур! Только не теряй сознания!..

В поле зрения мелькает фигура Юры, он вскакивает после переката и бросается ко мне. Над головой кто-то нависает, его рука выхватывает у меня «тэтэшник» и тут же стреляет куда-то. Юра пригибается, отскакивает в сторону, со ствола «маузера» срывается вспышка.

Резкий рывок. Меня тащат. Схватили за ворот куртки и тащат. Так, я вижу врага, и тело кое-как, но откликается. Значит, открыть огонь! Кольт мягко толкается, отправляя в цель тяжелые пули. Затвор отошел на задержку. Пустой магазин прочь, новый в приемник. Огонь, огонь!..

Еще рывок – и все. Кина не будет, электричество кончилось… Что-то чувствую, но далеко, ощущение, что душа уходит от тела, такими далекими кажутся физические чувства. Я умираю? Плохо. И обидно. Хотя почему же обидно? Сережа жив. Юра тоже. Может, и им суждено погибнуть, но сейчас я их защитил. Их спасут – в этом нет сомнения. Флотилия сомнет врага. Из города вот-вот подойдут наземные силы… Мой долг выполнен. Наверное. Мне уже можно отдохнуть…

– Полундра! За Родину! Ура-а-а-а-а-а!..

Это что за наваждение? Вздох, переломанные ребра острыми ножами режут изнутри, боль пробуждает разум. Хочется закричать – и не получается. Даже кашлянуть нет сил – любое движение порождает боль, а боль порождает движение. Адский круг. И я еще жив.

– Go! Move up, marines![54]

Это еще интереснее! Бред? И очень сильный, батенька…

– Medic! Over here![55]– рядом, почти над ухом рвет глотку Хорнер.

– Санитара! – вторит сержанту крик милиционера Горбунова.

Открыв глаза, понимаю, что лежу на голой земле. Под голову заботливо подложен мой хаверсак. Слева и справа от меня Юра и Сергей. Оба пограничника стоят в полный рост с оружием в руках, прикрывая меня от возможной опасности. Увидел глаза Юры – и мне стало не по себе. Там пустота! Жуткая пустота. Мне хватило мимолетного взгляда, чтобы узреть это. Им сам черт не брат!

– Отставить… – шепотом, сдерживая кашель, прошептал я. Молчаливые стражи вздрогнули и перевели взгляды на меня. Лица преобразились, в глазах появилась мысль, их отпустило нечто, что заставляло держаться до этой секунды. «Серое» состояние действует и на них? Но как? Они тоже им владеют?..

А, это мелочи… Потом подумаем. Другое важно. Все ли живы? И что вообще происходит?

Все живы. На лицах боевых товарищей усталость, но глаза горят огнем. Они с удивлением смотрят на то, как на наш берег по обе стороны от моста высаживаются морпехи. И американцы, и русские. Я вижу лишь борт одного пароходика и пробегающих по его палубе солдат. Что творится на берегу – не видно, окружающие перекрывают обзор. Слышу лишь, как высадившаяся морская пехота, поддерживаемая огнем кораблей, идет в атаку…

– Санитар! Скорее сюда!..

А мы сами-то вообще где? О, мы ведь под мостом! Над головой серая полоса бетонного пролета моста. Откуда-то из-за головы высоко вверх двумя колоннами убегает мощная опора. И там, наверху, у пересечения опор и пролета, на небольшой решетчатой площадке лежит ящик. От него к центру моста бегут провода…

Завороженный пугающим зрелищем, сознавая, что же это такое, я не заметил, как меня обступили новые лица. Вижу, что кто-то возится рядом со мной, но оторвать взгляда от ящика не могу. Хочется закричать…

– У ньэго пэрэломы! – с ярким акцентом заговорил американец. Он взволнован, но не нервничает. – Ribs, ribs. You got it?[56]

– Да, ребра. Надо расстегнуть куртку… – Боль в груди простреливает.

– Растудыть его в качель! Да у него все синее!

– Shi-i-it! How can it be?[57]Кто йего так?

Над головой нависает худощавое лицо молодого парня, бескозырка на его голове лихо заломлена на затылок. Цепкие глаза бегают, что-то замечают, оценивают.

– Лицо в крови, он кашлял кровью! Грудная клетка синяя, переломы ребер… У него гемоторакс и внутреннее кровотечение! Кровь горлом пошла… Его срочно надо доставить на «Каманин» к хирургу! Понимаешь?

– Да! How he’s still alive? Как, он йесчо жив? Nonsense!..[58]– всплескивает руками американец.

– Жив, и будет жить, если поможем ему, союзник! Ему кололи морфин?.. – Моряк оглядывается на присутствующих.

– Не знаю… – неуверенно отвечают со стороны.

– Д… да… Я колол себе… – Медики круглыми глазами смотрят на меня. – Смо… Смотрите туда. – Правая рука опять не желает подниматься. Подымаю левую и кое-как указываю наверх.

– Don’t move, sir! What is it?[59]

Все поднимают взгляд.

– Едрить твою налево… – Емко и в самую точку.

Все замерло на секундочку, а потом взорвалось дикой суетой. Меня подхватили и бесцеремонно переложили на носилки. Боль от лишних движений лишь усилилась. Рядом громко заговорили, но кто и о чем – не понять, все размывается.