Книга Задание Империи - Олег Измеров

Скоро появился небольшой деревянный двухосный вагончик – видимо, он тут ходил один, потому что на узкоколейных путях, похожих на игрушечные, разъездов и стрелок видно не было. Стены его снаружи до окон были сплошь завешаны рекламными плакатами, что, видимо, снижало цену на билет.

Остановки оказалось три – Базарная, в самом низу, Красная, посреди нынешнего сквера на площади Маркса, и Сенная, там, где сейчас находится вход на стадион «Динамо». Через просветы между рекламными щитами, налезавшими на окна, Виктор успел заметить, что Рождественская горка застроена в основном до середины тридцатых серыми силикатными домами в конструктивистском стиле, Винный Замок стоит, к счастью, на своем месте, как и особнячок возле него, а все послереволюционные дома на Красной площади, т. е. нашей площади Маркса, имеют торжественный псевдоклассический вид, даже гринберговский почтамт переделан под классику – стены корпусов покрыты лепными пилястрами, а средняя башня достроена и увенчана треугольным портиком.

В вагоне оказалось довольно жарко и душно, и Виктор с радостью выскочил из него на Сенной. Стадиона, естественно, не было, Парк Толстого был большим кладбищем со старыми плитами и надгробиями, а собственно на площади развернулась ярмарка стройматериалов. «Строиться пока еще рано», – решил он. Кладбище и церковь сегодня как-то не особо интересовали, и он решил пройтись вниз по этому вертикальному «Бродвею» и посмотреть, чем торгуют.

Глава 24

Ритмы Бродвея

Вся Рождественская горка – и это сверху было видно лучше, чем снизу, – кипела народом, как муравьями, люди непрерывными потоками шли, как по эскалаторам, по двум лентам тротуаров в нешироком ущелье стен доходных домов. Улицу заливал непрерывный шум и галдеж; правда, рекламных листков здесь в руки не совали, как это обычно делают у нас в оживленных местах, зато на каждом шагу попадались ходячие лоточницы: в основном папиросницы, ниточницы и, что особенно приятно в такую жару, мороженщицы с коробами. Были они не стихийными, а от каких-то магазинов или торговых сетей, о чем свидетельствовали разноцветные бумажные козырьки с эмблемами. Большая часть из лоточниц орала, зазывая покупателей; дорогу то и дело частично загораживали выносные прилавки с газетами или снедью или столики импровизированного кафе, вынесенные хозяином на свежий воздух для привлечения покупателей. Чем-то это все напоминало смесь нэповской Москвы с элементами американских городов начала века; о последних напоминали в основном развешанные на стенах и витринах и выставленные на крышах рекламные щиты.

Магазины на Рождественской оставили у Виктора двойственное впечатление. Возможно, лет двадцать назад прилавки, заваленные товарами, его бы и удивили, но сейчас он отнес это на счет ряда случайных благоприятных обстоятельств: Гражданская война оказалась короче, угроза войны – поменьше, и не надо столько тратиться на оборону, ну и, наконец, в Россию вкладывали деньги. Да и спокойно походить, присмотреть что-нибудь не получалось. В каждой из лавочек гремел или репродуктор, или приемник, что мешало сосредоточиться и подумать, причем приемники обычно настраивали на станцию, которая передавала танго. После полутора минут обзора витрин в каждом магазине к нему подруливала стандартная девушка возраста от двадцати до двадцати пяти лет, с выщипанными и подрисованными чуть ли не на темени бровями, губами, накрашенными так ярко, будто в магазине торговали ею самой, и с расстояния полуметра, выпаливала стандартную фразу:

– Здравствуйте! Что я вам могу посоветовать?

Причем произносилось это так, как будто она хотела спросить: «А что это вы, собственно, тут делаете?» После захода в десятка полтора магазинов эта фраза начала откровенно доставать.

Поначалу Виктор решил, что это тут такой прием полоскать мозги. Ну сбивают с мысли в ритме танго, а потом начинают втюхивать товар. Однако когда он начал слышать в ответ на вопросы равнодушное: «Не держим», «Не бывает», «Не завозят», «Не торгуем» или «Нет в прейскуранте», – причем речь шла о всяких мелочах, которые в тридцать восьмом уж точно должны быть, вроде простенького перочинного ножа со штопором, то Виктора стали одолевать некоторые сомнения. В одном из магазинов он не выдержал и спросил:

– А когда будут?

– Не знаю. Нам еще не завозили.

– А как заказать, чтобы завезли?

– А у нас не заказывают.

– Как же вы торгуете, если не интересуетесь, что покупают?

– Хозяева в Москве. У них там магазины в разных городах. Вот они смотрят, что берут, закупают оптовые партии и рассылают по магазинам.

– То есть, если такого ножа хозяин не закупил, он его и не продал. А если не продал, то у него и не купили. А если купили, то и не закупает и не присылает.

– Верно. Поэтому таких ножей и нет, что их не покупают.

– А не покупают, потому что не продают.

– Верно.

– Но это же абсурд! Хуже, чем советск… чем в Соль-Илецке!

– Не была в Соль-Илецке.

– А почему нельзя на местах решать, что спрашивают и что закупать?

– Нельзя. Хозяин боится, что будут закупать то, за что оптовый торговец дает взятки приказчику. И бухгалтерии у нас своей нет, только в Москве, а оттуда жалованье переводят…

И тут Виктор вздрогнул – не от ответа продавщицы, а оттого что в одном из зеркал, вывешенных на продажу, он увидел, как через стеклянную витрину магазина за ним пристально наблюдает человек с короткими усиками.

Он вспомнил этого человека. Он уже видел его сегодня – в вагоне автомотрисы, с газетой, и на рынке.

В том, что он видел этого мужика дважды, не было ничего особенного, потому раньше и не запомнилось. Ну поехал он тоже на базар из Бежицы, бродил тоже по базару, может, и чаще друг на друга наталкивались. И даже если бы просто встретились на Рождественской, не было бы ничего странного. Все ходят по этому Бродвею.

Подозрение вызвало то, что этот тип смотрел сквозь витрину. Не на то, что на витрине, не на эти зеркальца, шкатулочки, туалетные наборы, а поверх них, в глубь магазина. Ну казалось, если надо чего посмотреть – зашел бы. А так – похоже, не хотел, чтобы его видели.

Виктор быстро обернулся – незнакомца уже не было. Он подошел к двери и выглянул на улицу – мужик с усиками словно растворился в воздухе. «Глюки, что ли?» – подумал Виктор и вернулся к прилавку.

– Может, вам еще что-то подсказать?

– Нет, спасибо. Я в другой раз…

«М-да. Действительно, хуже советского».

С местным маркетингом было все ясно. Старый добрый торговец со своим «Чего изволите?» из дореволюционной лавочки, где он и торговал, и жил тут же, и приучался к этому тонкому ремеслу с малых лет, а потому был гуру в вопросах своего товара, как и в психологии покупателя, ушел здесь в прошлое. Вместо него на экономическую арену вышла фигура дельца, способного быстро сколотить капитал все равно на чем и вложить все равно во что, дельца, который слабо разбирался в собственном деле и потому никому не доверял и стягивал все нити управления в свой кулак, но при этом не управлял, а создавал видимость такого управления – со стандартной музыкой, стандартным «здравствуйте» продавцов, действующего механически, как игрушка. Раз заведенное, такое дело двигалось по инерции, пока в конце концов не разорялось; но к тому времени оно уже успевало себя окупить, и оставалось только продать его и вложить деньги в другое, о котором столичный хозяин точно так же не имел никакого понятия.