Книга Договор с демоном - Сара Риз Бреннан

Мэй усмехнулась, хотя весело ей не было. Она оглядела комнату — книжный стеллаж Алана, полировальный набор Ника на подоконнике, серый ковер, похожий на гигантскую проволочную щетку, — и спросила, какого черта она здесь делает. Толку от нее было — ноль, как ни крути.

— Я… — начал Ник и запнулся. — Иногда, когда меня трогают, я так не напрягаюсь. По крайней мере, с некоторыми.

Мэй опустила глаза, а Ник — даже с раной в груди он не выглядел таким напряженным — медленно поднял руку и положил на кровать рядом, сжав пальцы. Его взгляд по-прежнему буравил потолок.

— Не напрягаешься, потому что доверяешь? — предположила Мэй.

— Нет, — отрезал Ник, — Потому что им я позволил бы причинить себе боль.

Он случайно коснулся ее кончиками пальцев. Мэй еле сдержалась, чтобы не отдернуть руку — ее словно током ударило. Вместо этого она заставила себя сплести с Ником пальцы. Ее рука казалась смехотворно маленькой в его загрубевшей от меча ладони. Мэй слишком остро чувствовала их крохотное единение.

— Ну, и зачем мы это делаем? — продолжил Ник. — Какое человеческое чувство я должен был этим выразить?

— Привязанность, — сказала Мэй. — Чисто дружескую привязанность.

— Да неужто?

— Мне, по правде говоря, пришлось ее подделать. Но тебе ведь и нужна была подделка, так? Лучше сразу все проработать до мелочей.

Его волосы спутались. Мэй хотелось провести по ним свободной рукой, может даже покрутить в пальцах.

Дурацкий порыв. Ник точно не оценил бы. Он четко дал это понять.

Мэй села, поджав колени к груди, и засунула ноги в носках под валик из простыни между собой и Ником, стараясь не замечать, до чего он хорош, когда лежит вот так перед ней — подходи и бери.

Его кольцо нагрелось от тепла их сомкнутых ладоней.

— Помягче со мной, — пробормотал он.

— Разберемся.

Подумать только: еще утром она целовалась с его братом! Как в дурацкой мелодраме. Ну уж нет, розовых соплей она не допустит.

— Так что, — спросил Ник, — читать будем?

Мэй со вздохом посмотрела на тетрадь. Было проще взять руку демона, чем этот жуткий дневник.

И все-таки она его подняла, после чего осторожно, будто он мог взорваться, пристроила на коленях и начала перелистывать пожелтелые страницы до того места, где остановилась в прошлый раз.

«Пожалуйста, — мысленно взмолилась она перед автором, — перестаньте его ненавидеть».

Недрогнувшим голосом Мэй начала читать:

«Я должен был в определенный момент признать, что это безумие, и попытаться как-то спасти Алана. Ведь можно же было все обратить вспять.

Когда колдуны пришли в первый раз, нас спасло чудо. Наверное, они меня недооценили — я же был лишь простаком, который знать ничего не знал о магии. Какие у меня были шансы? Колдуны по сей день считают нас идиотами.

Оливия плакала рядом и выкрикивала заклинания. Алан бежал сзади, боялся, хотя не подавал виду, и тащил за собой черноглазую тварь, напевая ей песенку.

Двоих я сбил машиной, а потом сдал назад и переехал одного еще раз — убедиться, что он не погонится следом, что колдовской огонь и гроза развеются. Тогда я впервые в жизни покалечил человека. И это было только начало.

Мне казалось, я должен уберечь Оливию. Я не мог ее бросить в таком состоянии. Даже чужого человека не оставишь, когда ему больно, не говоря о любимой.

Приходилось все схватывать на лету, постоянно бегать и изворачиваться, да еще пытаться помочь Оливии в наихудших из всех мыслимых состояний. Я не мог показать ее специалистам, поскольку они конечно же не разобрали бы, где она бредит и где говорит правду в рассказах о магии. Они лечили бы ее от воспоминаний вместо навязчивых идей. Я даже на Ярмарку боялся с ней показаться — там ее быстро вычислили бы. Колдунью. Убийцу.

И я пожертвовал сыном ради нее. Тогда мне казалось, что это единственно правильный выход.

О существе я особенно не задумывался. Было ясно, что с ним что-то не так, хотя я не представлял, что из слов Оливии считать правдой, а что — бредом, а о ребенке она заговаривала в самые мрачные свои дни. И слова эти были самые мрачные. Я не хотел им верить. Я вечно приходил домой усталый и отчасти радовался, что это жуткое создание не плачет и не создает шума. Мне было противно на него смотреть, но, как я думал, из-за отца — Черного Артура и мучений, которые пришлось пережить Оливии. Я видел в нем только плод человека, которого ненавидел, и женщины, которую любил.

И все-таки позволил Алану с ним возиться — даже приказал, когда Оливия попыталась его убить. Сдал под опеку, заставил беречь, тем более что сыну это нравилось. Прости меня, Боже.

Только через год с лишним я понял, что натворил. Мы сражались с демоном, вселившимся в мертвое тело. Оливия швыряла в него заклятиями, а я бил кочергой. Мне пришлось чуть ли не размолотить его в куски, и когда я взглянул ему в лицо — пустое, уже тухлое, меня осенило: мой родной сын сейчас наверху укладывает такого же демона спать. Оливия тысячу раз мне твердила, кто он и что он. У нас не было никаких соображений, как спасти ее сына — сына, от которого ничего не осталось. Надежды кончились.

Ко мне в дом проникло зловреднейшее, опаснейшее существо, и при мысли об этом меня обуял панический, невыразимый ужас. Я предавал сына, отрицая грозившую ему смертельную опасность.

Чуть только ходячий труп на ковре, вернее, его останки, перестали шевелиться, я бросил их и побежал наверх. Алан все еще был в детской — перегнувшись через перила кроватки, пел колыбельную, которую пела ему на ночь мать. А в кроватке сидело чудовище, глухое к человеческим словам и чувствам. И почему я тогда не забрал Алана? Надо было увезти его прочь от Оливии и кошмарного существа в колыбели — плюнуть на все и спасать сына.

Мне было невыносимо расстаться с Оливией. Я убеждал себя, что буду осторожен, что буду следить за демоном, что найду способ изгнать его, что Алан еще слишком мал и не поймет меня, что для него это будет потрясением. Я твердил себе, что монстр хитер и не обидит того, кто о нем, беззащитном, заботится. Что ему невыгодно нападать на моего сына. Это демону-то, которые губят людей забавы ради!

Бывали времена, когда подлинный ужас избранной мною жизни наваливался на меня, как груда камней, и я думал, что тоже вот-вот сойду с ума. Однажды Алан — ему почти семь стукнуло — пришел из школы домой сразу после уроков, как всегда (до его прихода мне приходилось держать существо на виду, чтобы Оливия не попыталась опять с ним расправиться).

Обычно сын, войдя, целует его в щеку и говорит: «Привет, Ник. Скучал тут без меня?» Будто он на это способен.

Затем Алан вытаскивает дневник и показывает мне все пятерки и похвалы от учителей — маленькие подарки, которыми он старается приукрасить нашу жизнь. Порой я даже жалею, что он такой хороший. На его фоне все кажется еще ненормальнее, еще хуже.