Книга Бастион. Ответный удар - Сергей Зверев

«Сумасшедший», – догадалась я.

Глаза старика окунулись в светлую полосу мерцающей зебры. Теперь я постигла, почему без конца и назойливо чешется кончик носа. Он смотрел на меня пронзительно, с аппетитом, как удав смотрит на кролика, и – я готова была присягнуть на Коране – его аппетит вовсе не предполагал чего-то постельного.

– Я не сумасшедший, Дина Александровна, – прочитал он мои недостойные мысли. – Любая важная персона под диктатом воли становится пешкой. Эх, сменить бы пешки на рюмашки… Как едва не стали пешкой вы. Да-да, Дина Александровна, вы и еще один человек по фамилии Туманов, побывавшие несколько лет назад на базе так называемой «подготовки нового человека». Припоминаете Горный Алтай?

Однажды – в такой далекой прошлой жизни – под моими ногами взорвался новогодний пиропатрон – кто-то из детишек постарался. А я тот еще трус-белорус… Как не умерла от разрыва сердца – сама не знаю. Села посреди тротуара деревянной матрехой и высиживала, обалдевшая, пока кто-то из прохожих не поводил пальчиком у меня перед носом. Это я к тому веду, что история с прострацией повторяется.

– О, боже мой, – сказала я и погрузилась в недвижимость.

Старик продолжал, как ни в чем не бывало:

– На базе в качестве обязательного препарата фигурировал нынешний наркотик – в начальной стадии разработки. Еще не доведенный до ума, но уже приносящий результат… Смесь психостимулятора (псилоцибина или упомянутого мескалина) и СТП – синтетического наркотика со свойствами галлюциногена. Он был разработан в американских лабораториях как боевое отравляющее вещество. Остальные компоненты и технологию мы не знаем. И, боюсь, уже никогда не узнаем… Все возвращается на круги, Дина Александровна. Помните старую рекламу – «тот самый вкус…»? Усовершенствованный и проверенный временем препарат, когда-то именовавшийся предельно банально препарат А, вышел за рамки заколюченной зоны и успешно превращает в таковую наш маленький доверчивый шарик. Коси, коса, пока роса… Понимаете?

Старик надтреснуто засмеялся. Под влиянием этого внезапного скрежета я сбросила оцепенение.

– Откуда вы знаете?

– Мы много работаем.

– Вы даже не представились…

– Зачем? Работать будете с Андреем Васильевичем.

– У вас ко мне предложение?

– Верно, Дина Александровна.

Я замолчала. А он, по всей видимости, мое молчание расценил как приглашение.

– Вам предлагается продолжить расследование: как талантливой журналистке, знатоку Всемирной паутины и просто порядочному человеку, которому судьба родной страны пока не безразлична.

– Бог с вами, – испугалась я. – Меня же убьют… Вы сами отказались от моих услуг, а теперь пытаетесь вынуть меня из чулана.

– У вас будет уютный домик в Ческе-Будеёвице, денежное содержание, надежная охрана для вас и вашего оболтуса – уж простите старика за правду…

– Да оболтус и есть, – отмахнулась я.

– …И компьютер, подключенный к Сети. Ваши услуги желательны, Дина Александровна. К сожалению, у «Бастиона» нет достаточных сил, мы понесли большие потери, поэтому не можем действовать развернутым фронтом.

– Тогда объясните слова «надежная охрана». Из каких резервов она формируется?

– Бывшие сотрудники чехословацкой разведки. Поверьте, там много порядочных людей… Ваша задача на первых порах – анализ мировой прессы – тематику мы вам предоставим – и подготовка конфиденциальной информации для «заинтересованных лиц и организаций». Как видите, никто не предлагает вам бегать с бомбой… А то, знаете, слишком много ложных следов. То ищут уже надоевшую супермафию, то китайские, арабские, латиноамериканские и даже почему-то израильские следы. И только про русских молчат. А что про них скажешь? Русскую эмиграцию по понятным причинам почти не задействовали. Сами управляются.

– Я могу подумать?

– Подумайте, Дина Александровна. Но думать нечего – лучше поспите. Я вас уверяю на полном серьезе – там очень уютный домик. Добрая школа для вашего… гм, ребенка. Садик, архитектура. И самое главное: вас там не убьют.

О, горе мое… Еще Штирлиц подметил: запоминается последняя фраза.

Туманов П.И.

– Недельку, говоришь, поживет? – плотный мужик предпенсионных лет, одетый в стеганую жилетку, почесал прыщ на носу. – Да пускай обретается, мы потерпим. Ты как, Буратиныч, одобряешь?

Второй, с удлиненным черепом и глазами навыкат – вылитый выходец с того света, – пожал плечами.

– Пускай живет.

– Только у нас, парень, жизнь не сахар, – продолжал первый. – Электричество по вечерам, жратву сами добываем. Из инвентаря – камень-рубило, палка-копалка. Бреемся полотенцем. А у тебя городская жизнь на роже не остыла.

– А ты сам, Петрович, до войны кем был? – фыркнул Буратиныч. – Ни шиша ты не был лесничим. И крестьянином ты не был, урбанист несчастный.

– Я до войны был мастером по наладке оборудования на заводе «Труд», – не без гордости сообщил Петрович, оттопыривая перспективный животик. – Но это было давно и неправда. А сейчас я бандит, отщепенец и подлая пиявка на теле трудового народа. Правильно, Буратиныч?

– А также трусливое отребье гнусных коррупционеров, желающих возврата эры беспредела и преступной вседозволенности. Кажется, так, – с не меньшим удовольствием и пафосом сообщил Буратиныч. – Короче, гадина ты, Петрович.

Вошла миловидная женщина лет пятидесяти. Улыбнулась гостям. Как-то незаметно на столе стали появляться овощи, хлеб, чугунок с дымящейся картошкой. Ополовиненная баклажка с водкой.

– Умница Мироновна, – умилился Буратиныч. – Песня, а не женщина. Мне бы такую домовитую, Петрович.

– Пузо бы тебе сметаной намазать, – ощерился хозяин. – И все удовольствия враз. Да ты не сиди, Буратиныч, не сиди – раздавай продукт.

Буратиныч разлил водку в классические стаканы. Засучили рукава, взяли.

– За удачу, мужики. Очень нам ее надо. Хлопнули.

Хлопнули. Петрович, ухмыляясь, вытер кулаком усатые уста.

– Обычно ты речистее. А за столом – чистый златоуст. Наш Буратиныч, мужики, – обратился он к присутствующим, – не просто паразит отряда. Он персона. Идейный. При коммуняках доцентствовал на фило… логическом. Грамотный. Знает, чем фуга отличается от фугаса. При демократах лекции читал о вреде коммунизма. При этих ханыжниках, – Петрович многозначительно кивнул за окно, – в лес потянуло. На природу.

Буратиныч с характерным рывком головы запоздало выпил.

– Семейная династия. Потомственный «горилла»…

– Это по-аглицки, – компетентно вставил Петрович, – партизан, значит. Он задолбал всех со своей гориллой…

– Ага, – согласился Буратиныч, – дед в Забайкалье партизанил, белых рубал, красных, желтых… Отец – в лесах под Ровно немца нервировал. Дядька, наоборот, – в сорок шестом из армии утек, в «бандеру» подался. Два года по чащобам шастал, пока не надоело.