Книга Крыши Тегерана - Махбод Сераджи

Дороги эти очень ненадежны, каждый год здесь гибнут сотни людей. По словам моего дядюшки, мне, как будущему инженеру, предначертано построить четырехполосную автомагистраль, которая соединит Тегеран с Мазандараном и спасет жизнь тысячам путешественников. Мы часто видим, как водители останавливаются на обочине, чтобы охладить перегревшиеся двигатели и сделать снимки захватывающих дух пейзажей — долин и каньонов.

Наконец мы приближаемся к деревне, месту нашего назначения, по гравийной дороге, на которой быстро не разгонишься. Деревенские жители смотрят на нас с любопытством, некоторые машут, когда мы проезжаем мимо. Я вспоминаю Доктора, его интерес к жизни людей в небольших поселках, вспоминаю разговоры о строительстве дорог, рытье колодцев и обеспечении этих отдаленных районов электроэнергией и техникой.

Дома стоят на склонах гор; большинство из них кажутся маленькими и ветхими из-за проржавевших жестяных крыш. В деревне обнаруживаются пара мелких бакалейных лавок, кофейня, сырная лавка, пекарня, лавка мясника, общественная баня и мечеть. Все это удобно располагается по краям необычно большой площади. С одного конца деревни до другого мы добираемся меньше чем за три минуты. Ноздри щекочет запах горящего дерева и коровьего навоза. По дороге разгуливают лошади и коровы, и нам приходится останавливаться, чтобы дать им пройти. Ахмед никогда не был в этой части страны и рассматривает все с немым любопытством.

Мы останавливаемся у большого дома, окруженного высокими стенами. Центральный вход защищен громадной металлической дверью. Мой отец с улыбкой выбирается из машины. Скоро навстречу нам выходит мужчина — господин Касрави, старый приятель моего отца.

— Пусть вас не сбивает с толку его простое обращение, — шепчет отец. — Он очень важная персона.

Помню, как отец беседовал о нем с господином Мехрбаном. Господин Касрави — самый богатый человек в деревне, землевладелец, а еще занимается скотоводством и овцеводством. Большую часть времени он проводит в Ношахре, городе у Каспийского моря, где ему принадлежат разные магазины и большой мотель. Навстречу выбегает его жена Голи Джан, простая с виду женщина. Скоро к нам спешат слуги и горничные, волоча за собой барана. Я знаю, что произойдет дальше. Я стараюсь не смотреть, когда они прямо у наших ног режут несчастное животное. Краем глаза я вижу, как сопротивляется баран. Интересно, понимает ли он, что это мы повинны в его злой судьбе.

Господин Касрави жмет мою руку и обнимает меня так, словно мы знакомы много лет. Он спрашивает, помню ли я его, и я вежливо отвечаю «нет». Он говорит, что, когда был совсем маленьким, я называл его «дядя Касрави». Отец улыбается и вспоминает, что Голи Джан я называл «тетя Голи». Господин Касрави пожимает руку Ахмеду и приглашает его в свое «скромное жилище».

— Ты так вырос, — говорит мне Голи Джан. — Только посмотрите! Он стал мужчиной.

Нас проводят в комнату для гостей. Голи Джан приносит хрустальную вазу, наполненную крупными красными и зелеными яблоками, апельсинами и виноградом.

— Все это из нашего сада, — с гордостью говорит она. — Угощайтесь, пожалуйста. Это гораздо лучше того, что вы покупаете в Тегеране, — прямо с дерева. Я сама сорвала фрукты всего несколько минут назад. Не стесняйтесь, кушайте, пожалуйста.

Господин Касрави высокий и смуглый, ему около пятидесяти. Он говорит оживленным голосом и имеет привычку повторяться в конце каждой фразы. Слушать его с серьезным лицом почти невозможно, особенно когда рядом Ахмед с его уморительными гримасами.

— Ну и как поживаешь, друг мой? — спрашивает отца господин Касрави. — Правда, как поживаешь?

У них с Голи Джан есть сын Мустафа, примерно моего возраста, и четырехлетняя дочь по имени Шабнам. Дети сидят на полу по обеим сторонам от отцовского кресла. Голи Джан наконец садится и расспрашивает о моей матери: как она поживает, как сейчас выглядит — все так же ли молодо для своих лет — и почему не приехала с нами. Потом она говорит, какая чудесная у меня мама и что она любит ее и очень скучает.

— Да, правда, — подтверждает господин Касрави. — Жена всегда говорит мне, что сильно скучает по твоей маме.

Ахмед смотрит на меня и, чтобы скрыть улыбку, выпячивает нижнюю губу. Пожилая служанка приносит чай. Голи Джан настаивает, чтобы мы его выпили, пока не остыл.

— Это лахиджанский чай, самый лучший чай в мире, — уговаривает она.

— Что делает этот чай лучшим в мире? — шепотом спрашивает меня Ахмед. — Я всегда удивлялся этому.

— Вкус, аромат и гордость персов, — шепчу я в ответ.

Ахмед улыбается.

— Я страшно рад принимать вас в моем скромном жилище, — говорит господин Касрави. — Не могу дождаться, когда покажу вам дом, — правда не могу дождаться. Здесь многое изменилось, — обращается он к моему отцу. — Все уже не такое, как было прежде, совсем не такое, как прежде.

Потом он поворачивается к нам с Ахмедом:

— Вы умеете ездить верхом?

Мы качаем головами.

— Мустафа будет рад научить вас, очень рад научить вас, — взглянув на сына, говорит он.

Мустафа улыбается и кивает, давая понять, что согласен.

— Они великие спортсмены, — говорит отец. — Вмиг научатся.

Как и следовало ожидать, взрослые вспоминают о прошлом. Господин Касрави говорит мне:

— Твой отец был бунтовщиком, настоящим бунтовщиком. Я всегда думал, что он окажется в тюрьме и, чтобы вызволить его, мне придется пустить в ход связи.

Отец пожимает плечами и бормочет:

— Все меняется, когда человек женится и заводит ребенка.

Потом он заговаривает о господине Мехрбане.

— Он слыл среди нас горячим радикалом, — с важным видом вспоминает господин Касрави. — Мы, бывало, звали его Карлом, потому что он напоминал нам молодого Карла Маркса. Так трагично, что большую часть жизни он провел за решеткой… Очень трагично.

— Я тоже слышал о вашем друге Докторе, — говорит господин Касрави нам с Ахмедом. — Мне очень жаль. Правда очень жаль.

После чая мы идем в конюшню. Господин Касрави заранее выбрал лошадь для каждого из нас. Мустафа помогает мне и Ахмеду сесть верхом. Я благодарю, но он не отвечает, а лишь улыбается и подходит к своему жеребцу.

Очень необычное ощущение — ехать на живом звере, управлять им с помощью вожжей и смотреть на мир с такой высоты. Я бросаю взгляд на Ахмеда. Он вцепился в вожжи, весь напрягся, лицо встревоженное.

— Неужели у них нет велосипедов? — шепчет он.

Мы пересекаем деревенскую площадь. Дорога неровная — вероятно, разбита подковами и колесами дрожек, то есть колясок, запряженных лошадью, грузовиков и тракторов, ездящих по деревне в сезон дождей. Там и здесь слышатся крик петуха, собачий лай или мычание коровы.

Мы выезжаем из деревни и направляемся к холмам. Мустафа впереди всех. Время от времени он останавливается, оборачивается, смотрит на нас и указывает правой рукой вперед.