Книга Дерзкие. Будешь моей - Катерина Пелевина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так…Гипертонус похоже. Ты полежи, сделаем УЗИ сейчас. Успокойся главное. Нужно больше пить воды. Глеб, принеси! — рявкает она на него, на что он тут же нервно и дёргано бежит к выходу. — Катюш, он нервничает. Может мы его опустим? Так вам обоим будет спокойнее. Ему нужно пар выпустить. У него вид такой…
— Я понимаю…Но не хочу, чтобы он уходил…
— Смотри сама, девочка, — Людмила Эдуардовна подключает оборудование, выдавливая полоску геля на мой живот, и проводит по нему датчиком. Вздрагиваю, ощущая холодные касания.
В этот момент к нам уже возвращается растерянный Глеб. Людмила тщательно просматривает все детали и успокаивает нас обоих.
— Так…Дорогая. С вашим ребёнком всё нормально. Но тонус есть. Ляг-ка на левый бочок. Вот так, — она помогает мне переместиться и стирает с меня гель салфеткой, а взгляд мой прямо в эту секунду мечется к Глебу. Он стоит ни живой, ни мёртвый. Давит руками на свои глаза. Так сильно давит на них, и я знаю, что это значит.
Он испугался… Я тут же хватаю его за свободную руку и тяну к себе, а он падает на колени возле кровати, прижимаясь к моему животу лицом. Картина просто душераздирающая. Я не могу сдержать слёз.
— Я оставлю вас… Но ненадолго. Сейчас критический период, один из таких 8-12 недель. Надо особенно беречься. И уж, извини, Катюш, но нужно провести вагинальный осмотр и поставить спазмолитик…От стресса тебя сильно зажало…Тонус — дело такое…
Я киваю, а она уходит, временно оставив нас наедине.
Глеб стискивает в кулаки мою кофту на пояснице. Бодает мой живот лбом.
— Я убью его…Выверну ему все кишки…Боже, прости…Прости, что ты это слышишь… — шепчет он, целуя мою тёплую кожу, которая тут же покрывается мурашками. Щетина царапается, но заставляет улыбаться. Зарываюсь пальцами в его волосы. Поглаживаю. Успокаивает нереально…
— С ним всё нормально, Глеб. Это самое главное. Всё хорошо. Я больше не убегу. Больше никогда не убегу из дома. Прости, что я поверила…
— Нет…Кать…Ты вообще не виновата. Любой бы повёлся. Это слишком больно. Я всё понимаю. Виноваты только мрази, которые меня окружают. А тебе приходится иметь с ним дело.
— Глеб…Я знаю, что не имею права просить…Знаю, что…Но я не хочу, чтобы ты кого-то убивал. Я больше этого тебе не хочу…
— Кать… — Глеб опускает виноватый взгляд и кладёт свою шершавую широкую ладонь на мою. — Я не могу. Кать, мои дети уже для меня священны, ты священна. Я никогда не смогу простить того, кто хоть как-то поднял на вас руку. Я очень тебя люблю. Уважаю, ценю до безумия. Но не проси меня о таком…Я всё равно не сдержу слово.
Внутри меня так болит. И я понимаю его чувства, но лишь отчасти… Мы не боги. И мой парень — не Дьявол, чтобы всё время брать на себя эти грехи. Так почему же ему всегда достаётся такая тяжёлая ноша?
— Я должен уехать…Мне придётся, Катюш. Но я вернусь завтра утром. Я вернусь, и мы будем вместе, обещаю…Кать… — он держит меня за руку и теребит палец с подаренным кольцом. Я чувствую, как ему важно моё отношение. Как ему важно моё прощение его поступков. Мне кажется, что ему в принципе важно только это. Не Господь Бог, не карма, не Ад, в котором он будет после этого гореть. А только я и мои решения.
— Глеб…Я доверяю тебе. Поэтому говорю тебе от всего сердца. Делай ровно так, как твоё тебе позволяет. Я всё приму…Я приму любой твой грех. Потому что люблю тебя.
Не успеваю вдохнуть воздух, как Глеб приподнимается и накрывает мои губы своими…
Глава 19
(Глеб)
Лучше никому не знать, что творится внутри меня. Что мной движет и что направляет. Я — не человек, а выжженная земля. Это то, что я за собой оставляю.
— Доставили, Глеб Александрович. Ожидаем Вас, — сообщает Миша по телефону, когда сажусь за руль. Нужно выдохнуть, нужно взять себя в руки, иначе не смогу продержаться должное время и лишу себя всяческого удовлетворения за жалкие секунды. А это ведь так просто. Нажать на курок у виска или перерезать горло. Это просто…И оно того не стоит. Тебя уважают только тогда, когда есть страх. Когда есть осознание, что за содеянное тебя будут наказывать долго и мучительно. Я всегда это знал. И знаю сейчас, поэтому еду туда, пытаясь утихомирить ураган внутри себя.
«Ярослав». Это имя теперь вертится на языке. Красивое имя. Особенное. Сильное. Я ведь даже загуглил, хотя и так было очевидно. Но мужество, бесстрашие и благородство как-то добавили веры нашему выбору.
А рассказ ведьмы о своём сне вообще размазал, в прямом смысле слова. Если можно ощущать себя несгибаемым, твёрдым и жестоким человеком всегда, то только не тогда, когда твоя женщина рассказывает тебе о твоих будущих детях. Тут я ощутил, будто меня расплавило на солнце. Тут я перестал быть камнем. От чёрствого сухаря остался только стержень. Всё остальное в момент исчезло стоило услышать, что у нас с Катей будет два сына. И не знаю, почему я верю в это всё. Вот просто не знаю. Раньше бы сказал, что чухня какая-то, а как её встретил, так и поплыл…
Доезжаю до порта. Выкуриваю три сигареты. Первая — загасить злость. Вторая — подумать. Третья — насладиться тишиной.
И в бой…
С совершенно невозмутимым ровным выражением лица захожу в строение, предназначенное для ремонта суден неподалёку. Все пятеро во всей красе. Паша и его четыре долбоёба охранника, что беспринципно держали женщину, которая пыталась убежать из места, где её держат силой. Стоят на коленях, пристёгнутые наручниками к металлической шпале. Я ведь просмотрел камеры. И к сожалению…Просмотрел и ту запись, где эта мразь трогала мою будущую жену, мою блядь, любимую женщину. Мою единственную. Думаю, что он и без того знает, что его ждёт. Думаю, он это понимает.
— А, — выдыхает, приподняв взгляд. — Глебик… — толкает пренебрежительно, и даже за этот неуважительный высер я поджигаю новую сигарету и едва она