Книга Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги - Мишель Нике
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Статья Юлии также отвечает на вопрос, почему она, пламенная патриотка России, решила вступить в Католическую церковь. Похоже, что причины тут не богословского, а исторического порядка. Из изучения истории религий, которым Юлия занималась, для нее следовало, что «революционный кризис, уже пять лет свирепствующий в России» угрожает самому существованию Восточной церкви и, «возможно, оправдает осуждение схизмы, начавшейся с политических требований византийского патриархата и завершившейся полным слиянием государства и церкви» (с. 397). С революцией, уничтожившей все прошлое, «царская империя рухнула и повлекла за собой византийский цезаропапизм, который был краеугольным камнем ее системы», «падение „Третьего Рима“ означает уничтожение всех химер, лелеемых в течение десяти веков и гордо противопоставляемых так называемым претензиям Рима. Больше нет действующего центра, больше ничего не побуждает христианские народы Востока выйти из маразма, обрекающего их на бессилие. Больше ничем нельзя сдерживать пагубное влияние национального принципа, раздирающего Церковь в клочья […]» (с. 398). По сравнению с этим «жалким зрелищем» Католическая церковь выглядит «единственной всемирной Церковью, витающей над бесчисленными сектами, замкнутыми в удушающем круге своих мелочных интересов. Обращения в католичество происходят достаточно часто: их постоянно растущее число позволяет нам говорить о католическом будущем России» (с. 400, с цитатой на латыни из Евангелия от Иоанна 4: 25). Но, «чтобы священное дело объединения могло свершиться во всей своей полноте, очень важно не допускать ошибок, которые могли бы вызвать новые трения или разбудить старые обиды». «Из-за тесной связи религиозного чувства с национальным самолюбием» обращение в католицизм считается «ужасным предательством родины»:
«Стать католиком означает стать ренегатом, жалким существом, лишенным корней, опозоренным, неспособным участвовать в жизни своей страны. Ничего не изменилось с того времени, когда агонизирующая Византия заявила, что предпочитает „турецкий тюрбан папской тиаре“. […] Стремление к католичеству, происходящее из чисто религиозных потребностей, понимается совершенно неверно, оно искажено, оболгано, так как натыкается на такое представление о вере, в котором над религиозными потребностями полностью доминирует национальная идея и кажется, что вне нее вера не может существовать» (с. 401).
Следовательно, христиане Востока приглашаются Римом (еще со времен Ферраро-Флорентийского собора) «вернуться в лоно Всемирной церкви, ничего при этом не теряя из их почтенных ритуальных обычаев, их канонических правил, особых тенденций их мистики»: речь ни в коей мере не идет о том, чтобы «латинизировать Восток» или лишить его национальных особенностей, «никогда не следует забывать о том, что католические миссии на Востоке не могут иметь ничего общего с действиями миссионеров среди нехристианских народов или даже в протестантских странах». Значит, к восточному обряду, безусловно, следует относиться с уважением, тем более что (и в этом Юлия оказалась пророком) «все предвещает в ближайшем будущем сильнейшую националистическую реакцию, сопровождаемую возрождением «религиозного патриотизма».
Епископ де Ропп опубликует в «Эхе Востока» письмо, в котором он высказывает несколько возражений против «прекрасной статьи мадам Данзас» (так): если обращение в католичество рассматривается средним и высшим классами как национальное предательство, то это не так в народе, для которого основы религии – terra incognita и который дорожит лишь своим культом, также и «ненависть ко всему польскому» не распространена в народе[43].
Община Святого Духа
Начало общины Святого Духа, основанной по настоянию Юлии Николаевны и руководимой о. Леонидом Фёдоровым, было положено 1 (14) сентября 1921 г. в квартире, снятой Юлией на углу улицы Подрезова и Малого проспекта (Петроградская сторона), номер 76/78, на третьем этаже дома, где жили о. Леонид и его экономка Капитолина Подливахина[44] (единственная католичка в своей семье, с которой она проживала в отдельной квартире). Квартира состояла из трех тесных комнат[45], а община была ограничена двумя монахинями, давшими обеты 25 марта 1922 г.: Юлия взяла имя Иустины в честь Иустина Философа, чтение трудов которого одарило ее первым откровением в отношении христианства. Екатерина Башкова, машинистка на строительном предприятии, стала сестрой Евпраксией[46]. Потом прибавились еще пять сестер[47].
Юлия воскликнула в октябре 1921 г. в «Наедине с собой»: «Покончен с миром расчет. Я – монахиня. Еще не совсем, с канонической точки зрения»[48] (с. 79); «Путь исканий завершен. Я монахиня» (с. 80). При этом Юлия знает, что ее ждут испытания, но она уверена в своей вере:
«Впервые за всю мою бурную жизнь передо мною определенно обрисовываются очертания моего будущего. Какие бы ни были превратности, „скорби и тесноты“[49], гонения, изгнания или всякие иные случайности миссионерской деятельности – может меняться только внешняя обстановка моей жизни, а внутреннее течение ее отныне неизменно. Личной жизни более нет: я – воин великой militiae Christi[50], послушное орудие в руках начальства» (с. 87).
Община поставила себе две задачи:
1. Содействие развитию восточного [католического] обряда, обеспечение церковной службы (литургические одеяния, свечи, украшения, чистота и т. д.).
2. Преподавание детям обоих полов до двенадцати лет в приходских школах, а детям обоих полов – в разных школах, включая заведения среднего и высшего образования[51].
По утрам Юлия занималась пением и чтением, отоплением и уборкой церкви на Бармалеевой улице, потом бежала в Публичную библиотеку, затем – в Институт имени Герцена и поздно вечером возвращалась в свою квартирку-келью. Два раза в месяц она приносила более двадцати пяти килограммов продуктов, «привилегированный паек», на который ей давала право ее должность научного работника в Публичной библиотеке: 15 фунтов[52] черного хлеба (на две недели), ведерко вонючей копченой селедки, несколько фунтов муки, бутылка подсолнечного или конопляного масла, полведра квашеной капусты, 20 фунтов картошки, бывало даже – ячменный сахар или какао[53]. Бо́льшая часть шла семейству Капитолины Подливахиной, ставшей также экономкой общины. Подливахина оставила двум монахиням самые тяжелые работы (колоть дрова, таскать их в три квартиры – общины, о. Леонида и К. Подливахиной, а также в церковь на Бармалеевой улице, – разбивать лед на тротуаре,
