Книга Назад к ЭВМ - Анна Наумова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наевшись до отвала, пока еда не остыла, мы наполнили стаканы из бутылок, предусмотрительно спрятанных под кроватями. Беседа пошла гораздо оживленнее. Забренчали струны гитары, мы затянули привычное: «Я пытался уйти от любви…», стараясь не петь слишком громко, чтобы не злить вездесущую вахтершу. Потом спели еще с десяток других песен, поболтали о то. Ближе к одиннадцати Тамара засобиралась домой — должен был заехать отец. Валька пошел ее провожать до первого этажа. Ребята пели, смеялись, обсуждали девушек, музыкальные новинки, где бы достать еще еды… Обычные темы обычных юных парней, у которых еще вся жизнь впереди…
Я вдруг вспомнил, как праздновал свои двадцать лет в другом мире и машинально взглянул на руку, где сейчас не было ничего. Тогда мы с родителями полетели в Египет. Мне было неимоверно скучно: ни друзей, ни подруг. В тот вечер пришлось нарядиться в дурацкий костюм, сидеть за столом в ресторане и выслушивать скучнейшие тосты о том, какой я уже взрослый. Помню, что часа через четыре такого сидения я взбунтовался, встал и просто ушел гулять и, зайдя в ближайший тату-салон, набил татуировку с датой своего рождения. Это было единственное приятное воспоминание. Идя с заклеенной рукой обратно по ночному городу, я дал себе слово, что когда-нибудь на свой день рождения я закачу пирушку и погуляю от всей души. Потом начались сложные старшие курсы, потом — магистратура, потом — работа. Только сейчас, вглядываясь в лица ребят, я понял, как же мне повезло — попасть в мир, где все по-другому, и хотя бы на мгновение вернуть себе возможность немножко побезобразничать…
Разошлись мы уже ближе к полуночи. Долго засиживаться никто не стал — обычно в это время Владлена Никитична, таща за собой на буксире комсорга Люду, ходила с проверками. Совершенно счастливый, я распахнул окна и, вдохнув холодный воздух, подумал: «Пусть мое двадцатилетие и не настоящее, но праздную я его точно по-настоящему!».
Глава 16
Старое и новое
На следующее утро меня разбудил резкий, душераздирающий крик.
— Уроды! Твари! Какая мерзость! Да чтоб вас… Убью!
Это что еще такое? Что происходит? На моем этаже в доме бизнес-класса всего четыре квартиры. В двух обитает семья известного пианиста и его уже выросшие дети, в третьей — милейшая и интеллигентнейшая старушка Глафира Семеновна, работавшая в молодости диктором на государственном телеканале, в четвертой живу я, пока один… Неужто Глафира Семеновна посмела впервые в жизни на кого-то повысить голос? Или какой-то буйный хулиган зашел с улицы? Нет, консьерж Петр Михайлович, бывший ВДВ-шник, его точно не пропустит — вырубит одним ударом.
Ничего не соображая, я оторвал нещадно гудящую после вчерашнего второго юбилея голову от подушки и скинул с лица марлю, на которой покоилась пара дохлых тараканов. И все сразу стало понятно: я не 2024 году, в своем привычном доме рядом с парком Горького, и никакого консьержа тут нет и быть не может, хотя Владлена Никитична, наверное, еще даст фору нашему Петру Михайловичу. Я нахожусь в теле загадочно исчезнувшего Матвея Ремизова, живу в в студенческой общаге восьмидесятых, сплю на железной кровати с тонким матрацем, укрываюсь колючим одеялом и выстаиваю каждый вечер сорокаминутную очередь в душ. С соседней кровати на меня таким же осоловелым взглядом глядел всклокоченный Валька. Он жадно схватил с тумбочки кружку с водой и одним махом выдул ее всю.
— Чего случилось? — хрипло спросил потом Валька. — Опять у Леньки яичница сгорела? Сто раз предупреждал его: если готовишь — не уходи в комнату! Да нет, вроде горелым не пахнет…
В этот момент дверь комнаты распахнулась, и на пороге появилась комсорг Люда — высоченная, как шпала, тощая, как селедка, и очень строгая девица в халате и с бигудями на голове. Люда ненавидела всех студентов и отчаянно лебезила перед преподавателями. Мотив ее был ясен: она приехала из крохотного городка и всеми силами старалась зацепиться в Москве, понимая, что работать по распределению после окончания института она не хочет. Вот и старалась Людочка изо всех сил, чтобы продвинуться по профсоюзной линии и после получения диплома остаться насовсем в первопрестольной.
Беспринципная Люда могла запросто заложить любого, даже своих подруг. Девочки ее поэтому сторонились, парни с первых курсов побаивались, ну а старшекурсники — порой откровенно посылали, несмотря на возможные неприятности. Стукачей в общежитии никто не любил. Пару раз у меня уже были с ней небольшие стычки, но вроде бы удавалось уладить дело мирно. Я вообще старался лишний раз особо ни с кем не знакомиться, предпочитая общаться с уже сложившимся кругом — Валька да Ленька. В конце концов, я тут (смею надеяться) ненадолго.
— Потапов, Ремизов! Ваших рук дело?
Я кинул взгляд на стол. Так и есть! Там стояла целая батарея пустых бутылок. Поленившись аккуратно вынести их сразу после попойки, мы хотели было встать с утра пораньше, сложить их в сумки, переложить тряпками, чтобы не звенели, и аккуратно пронести мимо спящей вахтерши еще до того, как она включит первый выпуск новостей. Однако, как и ожидалось, никто не проснулся. Валька понадеялся, что я разбужу его, а я — что он меня. Вчерашние гости разбрелись, рассудив, что раз мы — хозяева комнаты, нам и убирать.
Я понуро сел на кровати, подтянув одеяло повыше. Ну все, сейчас начнется. Антиалкогольная кампания идет полным ходом, не только в стране, ну и у нас в общежитии. За одну случайно найденную бутылку серьезных порицаний не было бы, но за шесть штук, которые сейчас красовались на столе рядом с учебником Виленкина по высшей математике, можно было получить конкретный залет.
— Что это? — вопила Люда
— Бутылки, — обреченно сказал я.
— Какие бутылки, Ремизов? Что это?
И тут я заметил, как Люда брезгливо, двумя пальцами, перехватив бумажкой, держала за хвост в руках дохлую мышь. Ничего не понимая, я посмотрел сначала на мышь, потом на нее.
— Идиоты! Вы что наделали! Опять Ваши дурацкие шутки! Я чуть-чуть на нее не наступила!
— Слушай, — в конце концов не выдержал Валька, который уже успел натянуть штаны, встать и снова зачерпнуть себе воды из стоящего на скамеечке ведра. Его все еще мучила
