Книга Кигель Советского Союза - Юлия Александровна Волкодав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Кигель не был бы Кигелем, если бы смолчал. Чего уж проще, спросить у зала, что не так! Андрей уже открыл рот, чтобы задать простой вопрос, но вовремя заметил, что в зал заходят новые люди. И передумал, объявил следующую песню. А пока пел, понял, что зрители меняются. Новенькие, занявшие места ушедших, выглядели ещё более утомлёнными, кто-то пришёл с влажными волосами – видимо, отмывался от пыли и копоти здесь же, во дворе, под струёй из колонки. Новая смена. За две или три песни поменялся почти весь зал. И Андрей понял, что его концерт только начинается. Повторять репертуар не было нужды, с его знанием песен и умением Алика аккомпанировать на лету Кигель мог петь хоть до утра без повторов. Вот только голос…
С голосом творилось нечто странное. Андрей хорошо знал свои возможности: три, четыре, даже пять часов для него не были пределом. Наоборот, к третьему часу почти непрерывного пения он только входил во вкус эмоционально и как следует разогревал связки физически. А тут чуть ли не с самого начала какое-то странное першение в горле. Как будто начинается сильная ангина и горло немилосердно дерёт. Но он-то здоров и в целом прекрасно себя чувствует! Хотя нет… Голова тоже ныла.
Он, конечно, задавил все неприятные ощущения. Андрей всегда полагал, что артиста лечит сцена, и если уж ты нашёл силы до неё дойти, то всё само пройдёт, работай! Он и работал, пока голос не отказался повиноваться. К тому же Алик уже полчаса как шипел ему за спиной, что хватит, что у него уже руки не играют. Да и подполковник из кулис махал, мол, всё, закругляйся. А как закругляться, если очередная смена только-только пришла?
Но вот подполковник сам шагнул на сцену, уловив момент между песнями:
– Спасибо за внимание, товарищи. На этом наш концерт окончен, товарищу артисту скоро на самолёт. Давайте ещё раз ему поаплодируем!
Андрей поклонился под сдержанные аплодисменты, понимая, что они сдержанные не из-за качества его работы, а потому, что у людей банально нет сил. И на поклоне осознал, что не чувствует спину. Сколько он простоял, интересно?
– Семь с половиной часов, Андрей Иванович! – Это уже подполковник тряс ему руку и громко восхищался, когда они ушли за кулисы: – Невероятно! Я думал, ну двум сменам повезёт вас увидеть, ну трём. Меняемся же быстро, по сорок – пятьдесят минут на объекте, больше нельзя. Но то, что вы сегодня сделали, это же подвиг. Вы уж простите, что без цветов. Поверьте, если б было можно, вас завалили бы букетами. Но вместе с цветами вы домой радиацию привезёте…
Андрей мрачно смотрел на подполковника. Говорить сил не было. Какие там цветы, чаю бы горячего. И спать. Но нужно лететь домой, гостиниц для артистов тут не предусмотрено. И мало желающих нашлось бы лишнюю ночь в заражённой зоне провести.
– Вы ж понимаете, Андрей Иванович, о деньгах речь сейчас не идёт. Но мы включим вас в списки ликвидаторов. Я думаю, что родина не забудет… Я надеюсь, что не забудет. И хотя бы наши семьи…
Подполковник не договорил. И Андрей прочитал у него в глазах такую звериную тоску, что забыл о пересохшем горле и окаменевшей спине. Он улетит сейчас в Москву, к встревоженной, сердитой, но такой любимой Зейнаб, которая даже среди ночи или под утро, когда он там вернётся, побежит готовить ему еду и накрывать на стол. К бегающему по дому Антошке, который в последнее время полюбил игрушечный барабан, и если не спит и не ест, то барабанит, так что уши закладывает. А потом, помывшись, поев и отоспавшись, Андрей наденет свежую рубашку и поедет на съёмки «Огонька» ко Дню Победы. Будет сидеть в уютной гримёрке, наверняка вместе с Лёнькой и Мариком, обсуждать новую песню Машки и дефицит мяса в магазинах. Они выкурят по полпачки в ожидании каждый своего выхода, отснимут замечательную программу и разойдутся довольные. А может быть, махнут все вместе в какой-нибудь ресторан, в «Прагу» или в «Баку», и просидят до поздней ночи. Словом, он сейчас вернётся в свою нормальную жизнь. А подполковник и все, для кого он сегодня пел, здесь останутся. Может быть, навсегда…
И Андрей хотел сказать, что не надо включать его в списки ликвидаторов, что это не честно. И никакие гипотетические льготы ему ни к чему. Он своими-то не пользовался. Недавно получил звание Народного СССР, а вместе с ним право на расширение жилплощади и бесплатный проезд в автобусе. Но не пользуется ни тем, ни другим, потому что у них с Зейнаб давно уже свой дом и «Волга». И приравнивать его, артиста, к этим, настоящим героям несправедливо.
Много чего Андрей хотел сказать подполковнику. Но борт вылетал уже через двадцать минут, а голос исчез окончательно.
***
Первой её реакцией было конечно же включить телевизор. Потом – позвонить детям. То, что Андрею звонить бесполезно, она прекрасно знала. Он так часто отключал звук в телефоне – во время выступлений, во время деловых встреч, – что Зейнаб привыкла ждать его звонков и почти никогда не звонила первой. И всегда была уверена, даже на гастролях, закруженный переездами, концертами, встречами со старыми знакомыми и посиделками за полночь, он найдёт и время и желание позвонить. Андрей никогда ничего не забывал, начиная с ежедневных звонков и заканчивая днём их свадьбы, на который даже сейчас, спустя столько лет, дарил бриллианты. Каждый год бриллианты. Серьги или кольца, кулоны, даже ожерелья. В какой-то момент она начала протестовать: «Куда столько? Что мне со всем этим делать?» Она не успевала «выгуливать» новые украшения, хотя в театры, на выставки и концерты ходила исправно – Андрею присылали приглашения пачками на двух персон, но он
