Книга Все оттенки падали - Иван Александрович Белов

своем. – Графиня перевернулась, выставив аппетитно оттопыренный зад. – Царь Иван собрал в Кремле уродов: карликов, горбатых, сросшихся вместе, искалеченных, Черным ветром испоганенных, таскает туда крестьянок и дворянок неугодных и смотрит, как эти страшилища насилуют их. Только такое зрелище в нем мужчину и пробуждает. Насмотрится и тоже трахать идет, и женщин, и уродцев своих, кто под руку попадет.

– Тебе бы туда, – фыркнул Бучила.

– Дурак, – надулась графиня. – За кого ты меня принимаешь?

– За самую красивую женщину на свете, – нашелся Бучила. – Кстати, московиты другое говорят, дескать, это Новгород – рассадник блуда и срамоты, бабы там сплошняком шлюхи накрашенные, а мужики друг друга под хвосты пользуют, на французский манер. И надо бы с божьей помощью это дьявольское гнездо выжечь дотла.

– Война будет, – графиня разом отбросила шутливый тон. – Тайны умеешь хранить?

– Могила.

– На прошлой неделе в Сенате едва до драки не дошло. Ожидают вторжение Москвы ближе к зиме.

– Который раз уже ожидают, десятый? А все никак не срослось.

– Иван копит силы, на границе каждый день стычки, города наводнены агентами. В прошлом месяце в Торжке раскрыта шпионская сеть. Сплошь каторжники-душегубы. При подходе московского войска должны были вырезать стражу и открыть ворота. Ничего, полезут – кровью умоются. Ха, Ганза живо их на место поставит. Наши послы в Любеке переговоры ведут. Если сунутся, со всей христианской Европой будут дело иметь.

– А христианская Европа знает, что Новгород потакает ведьмам и колдунам? – усмехнулся Рух. – Иван, может, и безумен, а в вере тверд, тут одно другому не мешает, а про Новгород бабушка надвое наплела. Между прочим, папа Иннокентий запретил войны между христианами под угрозой анафемы.

– Когда это было? – вспыхнула графиня. – Тот указ плесенью покрылся, или крысы сожрали давно. Франция с Англией воюет? Воюет. Швеция с Речью? Да за милую душу! Ну пожурит папа, пальцем погрозит, на том все и кончится.

– Англичане еретики.

– А для папы и православные еретики, разве нет?

– Может быть, – пожал плечами Рух и прислушался. Из залитого мраком коридора сквозняк принес едва слышимый зов.

– …упа.

– …па.

– …а.

Какое все-таки здесь противное эхо. В забавах с графиней Рух потерял счет времени. Интересно, день сейчас или ночь?

– …упа!

– Слышишь? – вздернула тонкую бровь Лаваль.

– Слышу, – кивнул Рух. – По мою душу пришли.

– Кто?

– Вот щас гляну, и упаси его Бог, если дело не важное. – Бучила сполз с ложа и принялся искать балахон среди пустых бутылок и разбросанного дамского белья.

– Не ходи. – Графиня звонко шлепнула себя по заднице.

– Я быстро. – Рух сглотнул, стараясь не смотреть на аппетитно задрожавшие ягодицы, набросил балахон и пошлепал по коридору. Капала вода, и пищали летучие мыши. Запах вековой пыли соседствовал с ароматами плесени и сырых волчьих шкур. Под ногами то и дело путался всяческий хлам. Рух дважды за последние тридцать лет порывался прибраться, но быстренько угасал. Может, Бернадетту заставить? Хоть и колдунья, но ведь баба, все признаки налицо, сам проверял. Зов, эхом расходящийся по подземелью, обретал силу и жизнь.

Искрошенные каменные ступени оборвались белым, увитым узловатыми корнями пятном. Ага, значит, все-таки день. Бучила остановился на границе света и тьмы, ожидая, пока пообвыкнут глаза.

– Заступа-батюшка! – Сбоку выплыла тощая тень.

– Ты, что ль, Анисим? – Рух узнал одного из старейшин Нелюдова.

– Я, Заступа-батюшка. Дело до тебя есть.

– Давай так, Анисим, – ухмыльнулся Бучила. – Если никого не убили и демоны из Пекла лезть не взялись, ты тогда беги, я тебе по старой памяти уступку шагов в двести дам.

– Не до шуток мне.

– Оно и видно. Иначе бы сам не пришел.

– Ну это, как его… – Анисим замялся. – Степан Кокошка, бортник нашенский, с Рычковского хутора, тебе кланяться попросил.

– Ну кланяйся, – разрешил Рух. – Я до поклонениев ужас жадный какой.

– Сам он побоялся тревожить, вдруг, говорит, пустяк, – пояснил старейшина. – Вторую ночь вокруг хутора кто-то ходит впотьмах и скулит.

– В Новгородчине живем. – Бучила дернул плечом. – Тут отродясь вокруг кто-то ходит впотьмах и скулит. Сам не этим ли занимаешься? Вот как тишина будет, значит, точно беда.

– Ты сходи, Заступушка, погляди, – взмолился Анисим. – Как за себя прошу, век благодарен буду. Степан мне каждую осень бочоночек меду подносит. Уважь старика.

– Ну схожу, – согласился Бучила. – Но за тобой, Анисим, должок.

– Отплачу. – Анисим затряс седой бородой. – Только это не все.

– Ну.

– Могилку разрыли одну.

– Где? – напрягся Бучила. Скулеж и блеяние вокруг хуторов – дело привычное, а вот разрытая могила всегда не к добру.

– От новгородских ворот сто сажен, под горелой сосной. Теперь пустая стоит, без мертвяка.

– Ясно, жди, сейчас соберусь. – Рух надрывно вздохнул и скрылся в норе. Можно было Анисима к бесам послать, он бы стерпел, но обижать старика не хотелось, одной ниточкой связаны. В спорах с нелюдовскими старейшинами Анисим всегда на сторону Бучилы вставал.

– Долго как, – капризно простонала графиня.

– Отлучиться надо, работенку добрые люди подкинули. Может, со мной? – откликнулся Рух, шарясь по комнате в поисках сам не зная чего. Хутор рядом, могилка раскопанная вообще под рукой, благородный рыцарь может отправиться налегке, без коня, пики и железных портков.

– Ну нет, – отмахнулась Лаваль. – У вас тут все навозом завалено, фу.

– Как знаешь.

– Бросишь невинную деву одну? – Графиня игриво качнула задницей. От открывшегося вида закружилась голова.

Рух замер. Анисим, засратый хутор и умотавший хер знает куда мертвец могли подождать…

Бучила сидел на корточках у краешка ямы, задумчиво разминая пальцами комья влажной земли. Не было у бабы горя, купила баба порося… По словам Анисима, три дня назад к селу приперлись калики перехожие: горбун, безногий на волокуше, слепой старик с гуслями и мальчишка при них. Просили пустить на постой, песни орали, брякали в бубен. Стража намяла попрошайкам бока, тем сыты и остались. Вродь убрались, а утром, глянь, снова причапали. Оказалось, мальчишка помер у них. Вроде здоровенький был, ножками дрыгал, а тут взял и подох ни с того ни с сего. Хотели калики его на нелюдовском погосте захоронить, но опять же получили от ворот поворот. Где дураков найти, чужого покойника на свойском кладбище хоронить? Рух такое паскудство строго-настрого запретил. Не дай бог зараза какая с трупа пойдет. Кто его знает, где мертвяк при жизни шлялся и с какими бабами спал. Все село вымрет, какой с того прок? Послали калик на клят. Те постонали, поохали, прикопали мальчонку возле села и своей дорогой ушли. А теперь Бучиле дерьмо полной ложкой хлебать. Поленились калики драные, зарыли тело едва ли на локоть, почитай сверху землицей присыпали. Котят глубже закапывают. Самое гадкое, покойника выскребло