Книга Василий Суриков. Душа художника - Сергей Александрович Алдонин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Работал Василий Иванович всегда очень увлеченно.
Начиная портрет, Василий Иванович брал уголь и быстро делал первый набросок. Почти никогда не изменял позы натуры. Говорил: «Сядь, как удобнее, и не позируй». Отрывался от дела очень неохотно. Готов был писать целый день. Когда сестра говорила, что устала сидеть, он сердито отвечал: «А я почему не устал стоять? Еще немножко! Послушай, что расскажу…» И начинал новый, всегда интересный рассказ. Суриков терпеть не мог, чтобы смотрели его незаконченные работы. Окончив на сегодня, он быстро поворачивал мольберт к стене.
Василий Иванович много и охотно писал сестру Асю. Он уделял ей много внимания, считая, что в семье ее любят меньше, чем меня. «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой», – говорил Василий Иванович. Но в этом он глубоко ошибался. У сестры был очень странный и трудный характер. Она была очень замкнутым человеком. Была крайне необщительна, не имела подруг. Упрямая, своенравная, крайне застенчивая, она мечтала по окончании гимназии уйти в монастырь. Никого из нас она особенно не любила, но мои родители относились к ней очень бережно и чутко. Василию Ивановичу она доверяла все свои тайны и делилась с ним своими мечтами. Я с ней не была особенно дружна. Я любила людей. У меня было много подруг и товарищей. Они собирались у нас. Сестра принимала участие в устройстве вечеринки, но когда приходили мои друзья, она уходила в свою комнату и там запиралась. Мы с ней и с Василием Ивановичем бывали весной в Страстном монастыре. Там сестра подолгу беседовала с настоятельницей, бывшей княгиней или графиней, которая соблазняла Асю «поэзией» монастырской жизни, а мы с Василием Ивановичем предпочитали чай у настоятельницы (он был крепкий), лакомились вкусными горячими просфорами и любовались цветущими яблонями в монастырском саду. Поэтому, наверное, когда Суриков писал одну из последних своих картин – «Посещение царевной женского монастыря» (которую он обычно называл «Вход царевны в монастырь»), он изобразил меня у самого выхода, глядящей «в жизнь», как он говорил. (Этюд, написанный с меня, приобрел позднее какой-то сибиряк-коллекционер.) Царевну Суриков писал с сестры. В этой же картине в лице одной из монахинь он изобразил мою подругу по университету Катю Головкину. Катя была дочерью богатого домовладельца и дачевладельца в Ставрополе Самарском. Там мы снимали у них дачу. Дача стояла в прекрасном сосновом бору. Этим летом к нам приехал Василий Иванович. Он сразу обнаружил под крышей кухни «пустое пространство» и, вооружившись лестницей и ящиком с красками, нарисовал в этом треугольнике громадное смеющееся лицо. Никто, глядя на это лицо, не мог удержаться от смеха. (Головкин потом вырезал эти доски с рисунком себе на память.)
Это положило начало веселому лету!
Суриков принимал участие во всех наших прогулках и даже проделках.
В Ставрополе было озеро с двумя купальнями, где по утрам было очень тесно, шумно и неопрятно.
– Хотите, завтра одни будем купаться? – спросил Василий Иванович. Он долго о чем-то шептался с папой, они что-то укладывали в чемодан из старого белья и одежды.
Наутро, когда мы пришли купаться, на берегу растерянно толпились дачники. В озере не было никого…
– Там кто-то утонул, – сказали нам.
В купальне нашли костюм и ботинки, а в пиджаке записка: «Прощай, милая Агаша! Всему виною любовь наша: Хотел я ею с тобой упиться, Но пришлось мне утопиться…» Дальше мы не успели прочесть, так как записку «самоубийцы» приобщили к «делу». История эта имела продолжение. В одной из самарских газет появилось сообщение о неизвестном «самоубийце». В Ставрополь выехали следственные власти. Все озеро было обследовано баграми, но… пропал – «утопленник»! В это лето было сделано много фотографий, запечатлевших наших гостей и нас. Там же Василий Иванович, пойдя как-то в город, купил себе ярко-красную косоворотку (обычно он на даче ходил в темных косоворотках и белой фуражке). Нас эта покупка несколько удивила, но мы промолчали. Арсений же неожиданно вдруг спросил Василия Ивановича: «А палачи в прежнее время всегда в красном ходили?» На другое утро Василий Иванович что-то долго делал в кухне. Оказывается, он синил свою новую рубашку, отчего она приобрела лиловый цвет и была отдана пареньку, принесшему ягоды. В Москве Суриков принес нам как-то свой большой альбом с акварельными рисунками и карикатурами. На первой странице альбома было написано:
«Рисунки все – не важно дело.Кто весел – тот смотри их смело,А кто угрюм – тот в печку кинь.Вот предисловие. Аминь».Что это был за прелестный альбом!Недели две рассматривали мы его, восторгались. Кончали и начинали снова. Особенно понравилась мне «Улика»….Раннее утро в монастырской келье. Чуть брезжит рассвет в решетчатое окно. Смятая постель. Около нее стоит бледный, растерянный инок, а перед ним грозный монах держи в руке женскую гребенку. Хороши были «Невский проспект», «Генерал, бежавший с парада» «На небо поглядывает, а по земле пошаривает» и много, много других. Все они высмеивали купцов, генералов, духовенство;
Василий Иванович делал много зарисовок и с меня.
Часто, когда я сидела, не думая даже, что он смотрит на меня, он вдруг строго кричал: «Сиди так! Не двигайся! Чертовски хорошо посажена у тебя голова!» И, схватив альбом, быстро зарисовывал ту или другую позу.
Василий Суриков. Благовещение
Примерно раз в неделю у меня с Василием Ивановичем происходили «беседы по душе». Обычно это было в сумерки, без огня. Мы садились в разных углах дивана в моей комнате, обязательно с ногами, и Василий Иванович как-то сердито говорил:
– Ну?
– Василий Иванович, скажите, я красивая?
– Видишь ли, для художника мерилом красоты является античная красота, ею ты не обладаешь…
– А почему же в меня все влюблены? Все, кроме вас?
– Видишь ли… Ты обладаешь большим даром, чем красота: в тебе много обаяния, очарования, женственности… Что же касается того, что я единственный, кто в тебя не влюблен, так надо же мне хоть этим отличаться от остальных и тем самым… привлечь к себе твое внимание… (О, сколько иронии мне слышится теперь в его голосе!)
Суриков умел и любил находить все красивое. Помню, как покорила его своими танцами приехавшая в Москву Айседора Дункан. «Ведь нельзя сказать, чтобы и красива была, – говорил он, – но какая гармония в ее теле, в ее движениях!» На свои рисунки Василий Иванович был скуповат. Правда, нам он дарил их много. Рисовал он иногда на коробках от тортов, на плоских камнях в Крыму. Василий Иванович гостил у нас в Суук-Су. Рядом с нами жили две очень милые девушки – сестры Надя и Зоя Орловы. Они не раз просили Сурикова нарисовать им на
