Книга Потерянный альбом - Эван Дара

подсознательном уровне; она проникает в меня с неожиданных сторон, находит еще нехоженые дороги…

…И ведь так было всегда: вот пойдем мы на очередную долгую дневную прогулку, еще в средней школе, — и маршрут всегда выбирает она, а я не возражаю; для меня это всегда был верный маршрут, самый удачный, ведь на нем меня всегда на несколько шагов опережала Робин; и когда она бросится на траву рядом с озером Берд-Спринг, среди «скачущей Бет» и «кружев королевы Анны»[16], и вытянет руки и ноги, словно морская звезда, — сдавалась солнцу, так она это называла, — я тоже ложусь и вытягиваюсь, несмотря на грязь, из-за которой потом, понятно, мне дома еще влетит; так обнаружилось, что с ней я могу говорить и болтать день напролет, но так и не сказать всего, что могу сказать, тогда как с другими девочками — за обедом или в очереди к раковине в туалете — все разговоры о вселенной и ее содержимом исчерпывались в считаные минуты; Робин, ее улыбка и ее дух, мне представлялась аттракционом или радостно летящим через барьеры и высокие преграды вагончиком, когда от виражей, взлетов и пике дух захватывает так здорово; была у нас такая свирепая близость, уникальное ощущение, что все объяснения ни к чему, и ее отъезд в Оберлин не смог положить этому конец: потом она уже возвращалась редко, но мы переписывались, и подробности о ее постоянных переездах — в Адлеровский институт в Сиэтле, на археологические раскопки в Нью-Мексико и на Юкатане, в байкерский притон в Юджине и по всем бойфрендам — только укрепляли мое ощущение схожести, слияния; разница нашего опыта только подчеркивала тот факт, что на вещи мы смотрим в точности одинаково: Робин описывала ощущение от очистки песка столетий с маски бога дождя майя — а я просто-таки знала, что она чувствовала; она пишет, как застала своего парня в душе с другой женщиной — причем с гипоаллергенным мылом Робин, — а я просто-таки стояла рядом с ней, с комком в груди и горле; наши поверхностные различия только подтверждали нашу глубинную тождественность, показывали, что нашу солидарность не пошатнуть; ибо расстояния и различия между нами — ничто…

…Такое у нас родство; и все же — возможно, иронично — среди этой безграничной открытости и легкости в общении как раз об этой близости мы никогда не говорили; много лет, с самой первой встречи в младшей средней школе, мне хотелось сказать Робин об этом, о своих чувствах — о том, что я чувствую с ней и по отношению к ней; но я всегда сдерживалась: всегда боялась, что это повлечет ненамеренные последствия — более того, я не сомневаюсь, что так и будет; боюсь, если облечь в слова то, что, уверена, мы обе понимаем до конца, в каком-то смысле изменится тональность нашей общности, а это высокая цена; ибо впредь, уверена, наше общение утратит некую нерефлексивную невинность или как минимум долю спонтанности; некоторые контакты только убьют то, что я больше всего ценю в отношениях с Робин — легкость и невыраженность, ненапускную легкомысленность; и уверена: эти свойства уже будет не вернуть: как мы приобщались к непринужденности, так теперь нас обуяет стеснительность; обратить это вспять не легче, чем вернуть девственность; мне тяжело думать, что для близости необходима какая-то доля отстраненности, пусть и только в качестве предохранительной меры, поскольку действительно кажется, будто связь, в глубинном смысле этого слова, приходит вместе с призраком отстранения; потому что войти с человеком в контакт — значит изменить этого человека — есть такая уверенность; это напоминает мне игру, о которой однажды после школы рассказывала Робин, когда мы шли по Анатта-роуд, уже явно двадцать лет назад: найти на странице слово, знакомое слово, а потом смотреть на него, просто не спускать глаз; и скоро, не больше чем через несколько секунд, покажется, будто в слове ошибка, или опечатка, или будто с ним что-то еще не так; и я так один раз пробовала с самым знакомым словом на свете: любить, первый глагол в букваре латыни, слово, известное всем; и, клянусь, не больше чем через пять секунд это уже было не то слово, что я знала всегда: оно казалось странным, кривым, и словно у него есть самые разные произношения, кроме того, которое лично я всегда считала правильным, которым я всегда пользовалась; так что был такой диссонанс…

…На самом деле я вспоминала об этой ситуации как раз на прошлой неделе, когда у меня в офисе произошло что-то удивительно похожее; был четверг, и мы готовились ко вселяющему ужас переезду на другой конец города — в прошлом месяце Генри выиграл право на региональную дистрибуцию для «Сан Микросистемс» и тем самым заодно решил свои годичные сомнения о расширении офисного пространства, — так что среди наших столов торчали коробки и большие баки для мусора; Джоан, Джесс, Мадлен и я доставали старые документы, записки, сообщения о телефонных звонках и тому подобное и либо выбрасывали в баки, либо складывали в коробки; и тут — было где-то полчетвертого — Джесс сходила за кофе, а когда вернулась, разговор вышел на мини-сериал, который закончился в предыдущий вечер:

— Боже, такой грустный, сказала Мадлен;

— Я в конце все глаза выплакала, сказала Джоан;

Я понимала, что они имели в виду: сериал действительно был неисправимой слезовыжималкой, очередная вещь в духе «болезнь месяца», которая почему-то за три вечера вдруг набрала немалую силу; в нем рассказывалось о драгоценной луноликой девочке по имени Хиллари, которая в шесть лет страдала от лейкемии; сюжет, преданный жанру, заглянул во все закоулки этого печального мира, посетил специальные больницы и детские клиники, показал другие сраженные горем семьи; пожалуй, предсказуемо, что я так прониклась, так что, когда завершилась последняя серия, а на экране высветился телефонный номер справочной для доноров костного мозга на 800, я просто-таки скомкала «Клинекс» и бросилась к телефонному столику за блокнотом и карандашом; заодно записала и речь закадрового голоса о том, что они будут признательны финансовой поддержке; более того, такие мысли посещали меня уже во время просмотра, начиная со второго вечера: я подумала, что хотела бы как-нибудь помочь этим несчастным людям, ведь доноры — это дали понять четко — в дефиците; вот чем я могу помочь, пришло мне в голову: вот способ поучаствовать там, где это действительно нужно и где я смогу на что-то повлиять; вот наконец