Книга Оборотный город - Андрей Олегович Белянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ась?
— Не провоцируй!
— Поняла, матушка!
…По пути мне пришла в голову мысль взять с собой пару адских псов. Даже не столько для охраны, а так, чтоб собачки толком размяли лапы, но передумал. И кстати, ни разу об этом не пожалел. Но кто бы мог предположить, что старая нищенка будет охранять моё благородие покруче любого цепного пса?!
Она сразу сгребла меня под руку, повисла на локте и, угрожающе размахивая во все стороны клюкой на ни в чём не повинных прохожих, потащила меня боковой улочкой в обход площади. Типа так короче, места малолюдные, значит, народу меньше искушений. «По городу хорунжего водили. Зачем, почём? Как видно, напоказ…» — наверное, тут же бы сочинил Прохор.
Хотя нет, у него строфы короче и рифмуются не через одну, а сразу, попроще, без изысков и выкрутасов. Интересно, а как именно он умудрился застрять в трубе? В смысле «руки вверх» или «руки по бокам»? По идее, вверх. Раз уж упыри сверху кинули ему верёвку и так вытащили. Но старый казак вполне мог закусить её зубами и держать, пока его тянут, он у меня и не на такие фокусы способен.
А знаете ли вы, что во время взятия нашими донцами Парижа мой денщик вместе с конём провалился под мостовую, попав в жуткий тоннель, наполненный их любимым зелёным сыром с плесенью. Запа-ах… Жуть! Жеребцу пришлось срочно замотать платком ноздри, чтоб не умер от разрыва сердца, а коварные французишки ещё и спустили следом шесть бочек самого молодого вина, чтоб он растворился в кислоте. Но отважный Прохор выплыл сам, вынес на руках боевого друга и, вскочив ему на спину, продолжил бой, гнав противника аж до Тюильри! Это сущая правда, он мне сам рассказывал, причём в стихах…
— Ты, хорунжий, это, главное дело, не бойся. Ничё не бойся! Покуда баба Фрося с тобой, тебя тут ни одна собака тронуть не посмеет. Пущай тока попробуют, у меня ить рука тяжёлая, разок приложу, и всё, готовь рис с изюмом, неси табуретки, слушай печальную музыку! Я ить на чины не смотрю, бью ногой не глядя, мужики знают, попала — омлет, промахнулась — фальцет!
Слава богу, никто на меня не покушался и на расстояние прямого попадания к рослой красавице не лез. Я тоже слегка расслабился и честно старался смотреть в её сторону человеческим зрением — приятней же идти под руку с фигуристой девицей, чем со старой ведьмой!
— О! Никак сам Иловайский пожаловал? — неожиданно раздалось слева.
Из проулка показался добродушнейший маньяк, всем известный мясник Павлушечка. Возраст под пятьдесят, две косые сажени росту, весу под двадцать пудов, размытое лицо, ходит вечно голый, в одном кожаном фартучке, а ко мне с первого взгляда дышит ничем не оправданной страстью. И, кстати, ни разу не слышал, чтоб хоть кто-то при мне называл его Павел. Только уменьшительно-ласкательные варианты…
— Сам пришёл или баба Фрося поймала? Ну да нам без разницы, главное, все доли соблюсти по совести. Кому кровь, кому мясо, кому кости, кому кокарду на сувенир. Где разделывать-то будем, а?
Я смиренно опустил очи долу, давая возможность русской красавице в один миг превратиться в бешеную фурию.
— Ты, Пашенька, хоть понял, на кого сейчас наехал? Ты к кому в соучастники без стыда набиваешься? Ты думаешь, мне тя прям тут уделать трёх минут не хватит?!
— Окстить, старая! Я ж его не отнимаю, я ж о разумном разделении труда — ты свою долю всегда получишь, да и мне… Ой?
Первое «ой» скорее даже было удивлённым, хотя бабка врезала ему клюкой поперёк плоского носа неслабо. Все остальные «ой!» были уже естественной реакцией на болевые ощущения, а я впервые убедился, как способна защитить свою добычу скромная старушка, вооружённая проверенной палкой и твёрдой верой в победу. Обиженный на весь свет мясник-патологоанатом позорно бежал, даже не решаясь ругаться вслух…
— Благодарствуем. — Я счёл своим долгом поклониться раскрасневшейся защитнице.
Баба Фрося застенчиво отмахнулась:
— Уж ты Хозяйке-то не говори. Энто дела наши внутренние, ещё она сгоряча шарахнет чем ни есть по Павлушечке, а как потом городу без мясника? У него и лавка наилучшая, и товар свежий, и требухой, бывает, за сущие копейки делится…
О том, что в лавке торгуют исключительно человечиной, бабуля деликатно промолчала, а я не стал развивать тему, проехали. Да вскоре дошли и до арки, действительно, гораздо быстрее, чем когда я топал через весь центр. Что ж, надо изучать Оборотный город, чувствую, мне ещё не раз придётся бродить его узкими улочками и таинственными кварталами. Хотя если вдуматься, то не приведи господи…
* * *
Бес-охранник, увидев нас, выскочил навстречу из-под арки, бодренько отдал честь и, даже не слушая, зачем пришли, указал когтем:
— Вот тока-тока пару минут, как к той трубе отец Григорий направился. Уж очень упыри его на переговоры просили. Дескать, казаки, они к святым отцам шибко прислушиваются…
Ну, к православным батюшкам прислушиваемся, естественно! Однако грузинский священник, окормляющий здешнюю паству, никаким боком не относился к христианству. Более того, чертовщиной его так называемый храм был набит от фундамента до крыши, нечисть — она везде нечисть, без исключений и экивоков. У нас, казаков, с этим строго, мы цивилизованными комплексами не страдаем, а за издевательство над верой просто бьём…
Я ускорил шаг. Не хватало ещё, чтоб Прохор ввязался в религиозный диспут на эту тему, тогда единственное, что точно получит на руки отец Григорий, — это головы Мони и Шлёмы через ту же трубу! Слава тебе господи, до этого ещё не дошло. Но было максимально близко, я успел…
— А я тебе гаварю, сын мой, что, если Гасподь терпит Сатану, значит, у него есть на это прычина. Может, сваи планы, может, они так дагаварылись, может, и мы дагаварымся, э?
— Энто ты, нечисть поганая, со мной, с православным казаком, договариваться собрался?! Я те, гаду, покажу, хвост узлом завяжу да как дам взашей, тока дым из ушей!
— Давай без грубостей, тут женщина! — обернувшись на нас, рыкнул грузинский батюшка. — Сам навэрху храбрый такой, ты сюда вниз хады, са мной папробуй, э?!
Я молча взял его за узкие плечи и, невзирая на пылающий взор, просто передвинул на два шага с места переговоров. Потом прокашлялся, встал под трубой и прокричал:
— Прохор, не дури!
— Илюшенька… Ваше благородие, ты, что ли?
— Я, я, успокойся. И упырей вежливо отпусти, они тебе ничего плохого не сделали, даже
