Книга Особые отношения - Дуглас Кеннеди

— А теперь ни о чем не тревожьтесь, кроме вашего сына. Мы все сделаем в лучшем виде.

Его участие меня искренне тронуло — особенно потому, что до сих пор он выступал как безответственный сивый бездельник, нарушавший все сроки и договоренности. Он вечно все путал, вносил неразбериху, да еще с таким видом, будто делает нам одолжение. И тут вдруг такая любезность и сочувствие. Я не особо поверила в его искренность, но все же невольно подумала, что он, видно, такой же, как все строители, — старается угодить и нашим и вашим, и набирает больше заказов, чем может выполнить. Но видимо, узнав о ребенке, оказавшемся в беде, любой человек становится лучше — если только, подобно Тони, не отгораживается от проблем, не желая признавать, что жизнь не всегда течет гладко.

Я снова задумалась о том, почему же Тони воздвигает эти эмоциональные «санитарные кордоны»? И пришла к выводу, что таким способом он, скорее всего, пытается победить собственные страхи. Мне было приятно, что у него пошла работа над романом, но я прекрасно понимала, что это еще и защитный механизм — способ отстраниться и от меня, и от потенциальной проблемы в лице Джека.

— Я даже не сомневаюсь — пройдет совсем немного времени, он добьется перевода назад в Каир и слиняет туда один, — сказала Сэнди, позвонившая мне в то утро.

— Он просто напуган, это нормально, — ответила я.

— Да уж, ответственность это не для мужиков.

— Ну зачем ты так — просто каждый по-своему справляется с проблемами.

— То есть, как Тони, прячет голосу в песок.

Это, конечно, был не первый наш телефонный разговор с Сэнди после моего возвращения из больницы. Сэнди пришла в полный ужас от моих новостей, и мы с ней созванивались по два-три раза на дню.

— Как назло, этот сукин сын, мой бывший муженек, как раз сейчас отправился на месяц в велосипедный поход со своей пассией. Если бы не это, я бы пулей принеслась в Лондон, к тебе на подмогу. Но за детьми присмотреть некому, а этот ублюдок даже мобильника с собой не взял, так что до него не доберешься.

В то же время Сэнди не разделяла моей паники по поводу состояния Джека. Вместо того чтобы посыпать голову пеплом, она села на телефон, обзвонила всех акушеров и педиатров, до каких смогла добраться в Бостоне и окрестностях. Она опрашивала, собирала мнения и советы самых разных людей — словом, действовала по принципу «нужно же что-то делать»: мы, в Штатах, попав в сложную ситуацию, обычно ведем себя именно так.

— Я уже и сама верю, что все обойдется, — сказала я Сэнди, пытаясь отвлечь ее от рассуждений о моем своевольном супруге. — А самое главное, сегодня Джека наконец переводят из интенсивной терапии.

— Ну вот, уже что-то. Муж моей знакомой Морин говорит, что…

Оказалось, что муж Морин, некий доктор Флетт, ни много ни мало руководит отделением детской неврологии в бостонской больнице. Так вот, он сказал, что…

— Если ребенок, которому неделя от роду, реагирует на обычные раздражители, то это очень хороший признак.

— То же самое мне сказали и здешние врачи, — ответила я.

— Ну да, — сказала Сэнди. — Но они же не заведуют отделением детской неврологии в Масс-Дженерал, одной из ведущих больниц в Америке.

— Поверь, врачи здесь просто изумительные.

— Знаешь, будь у меня сейчас полмиллиона долларов, я бы наняла вертолет «скорой помощи» и перевезла вас с Джеком сюда.

— Трогательно, но, знаешь, тут все-таки Англия, а не какая-нибудь Уганда.

— Я пока не уверена, что это не одно и то же. Ты сама-то сегодня получше?

— Со мной все прекрасно, — осторожно сказала я. Хоть я и рассказала Сэнди о том, как рыдала после родов, но в подробности вдаваться не хотела Во-первых, не стоили еще больше волновать ее, а во-вторых, сейчас я была уверена, что тот срыв уже позади. Однако Сэнди не была бы Сэнди, если бы ее обманул мой спокойный ответ.

— У меня есть еще одна знакомая — Алисон Кеплер, старшая сестра в послеродовом отделении в Женской больнице Бригхема…

— Господи Иисусе, Сэнди, — перебила я ее. — Половине Бостона уже известно о рождении Джека…

— Ну и что! Зато я обеспечиваю тебе консультации самых лучших медиков, каких только можно найти. Так вот, Алисон предупредила, что послеродовая депрессия может проходить в несколько этапов.

— Нет у меня никакой послеродовой депрессии!

— Как ты можешь быть в этом уверена? Разве ты не знаешь, что человек в состоянии депрессии, как правило, не осознает, что у него депрессия?

— Да так и могу. Меня просто достал Тони со своими выкрутасами, вот и все. А ты разве не знаешь, что, если у женщины депрессия, она не осознает, что её достали муж или сестра?

— Как это я-то могла тебя достать?

Да ты что, совсем шуток не понимаешь? — чуть не прыснула я в трубку. Но такова уж была моя чудесная, напрочь лишенная чувства юмора сестра: мир виделся ей логичным, а люди искренними — «что думаю, то и говорю». И поэтому она нипочем — повторяю, нипочем — не сумела бы выжить в Лондоне.

Однако спустя несколько дней после выписки из больницы я убедилась, что все признаки послеродового шока улетучились. Может быть, это было связано с переводом Джека в обычную палату. В среду утром я приехала в больницу как обычно к половине одиннадцатого, и навстречу вышла уже знакомая няня: «Хорошие новости для вас. Желтуха у Джека совсем прошла, и его перевели в обычную детскую палату».

— Вы уверены, что все прошло? — переспросила я.

— Уж поверьте, — улыбнулась она. — Мы бы его не отпустили, не убедившись, что все с ним в полном порядке.

— Простите меня, — сказала я. — Я так волнуюсь все время, всего боюсь.

Детская палата находилась двумя этажами ниже. Няня позвонила туда и предупредила, что я действительно мать Джека («В наши дни лишняя предосторожность не мешает»). Когда я туда спустилась, меня уже поджидала дежурная сестра:

— Вы мамочка Джека?

Я кивнула.

— Вы как раз вовремя, — сказала она. — Пора его кормить.

Было так удивительно видеть его без всех этих медицинских аппаратов, тянувших из него соки последние десять дней. Тогда он казался безнадежно слабеньким и беззащитным. Исчезло то бессмысленно-страдальческое выражение, которое — видимо, из-за действия лекарств — не сходило с его личика в первые дни жизни. И хотя Сэнди (ссылаясь на свой взвод экспертов) уверяла, что у него не останется никаких воспоминаний о пережитом, я все же невольно чувствовала, что виновата перед ним. Виновата в том, что сделала что-то не так во время беременности — я узнать, что именно, было невозможно.

Внезапно знакомый внутренний голос с упреком начал повторять одно и то же: «Это все ты на себя навлекла. Ты с ним это сделала. Потому что на самом деле ты его не хотела…»

Заткнись!