Книга Хрен знат 2 - Александр Анатольевич Борисов

прочту ещё что-нибудь авторское. А что? — поди, подбери! Кириллович как никто умел отличить слово от фальши. Меня, помнится, приняли на работу корреспондентом с испытательным сроком. Зашёл я к нему за редакционным заданием. А он:

— Ты сам поброди по городу, что-нибудь, да найдёшь…

Выхожу из его кабинета… ну, думаю, самодур! «Поди туда, не знаю куда!». Спустился по лестнице во двор типографии, покурил, и двинул себе, куда ноги несли, по задворкам центральной улицы. А там, около БТИ чего только нет! Всё в куче: строительный мусор, битые кирпичи, бесхозная бетономешалка. Дальше иду: у обочины свежезалитый фундамент, тоже превращённый в помойку. Квартал прошерстил: пару десятков точно таких же точек нашёл. Выяснил в районной администрации, кто, где хозяин, переписал адреса. Дома сидел до утра, ваял материал, чтобы живенько было и с диалогами. Типа хожу по начальственным кабинетам, а они мне наколки дают, где непорядок.

Главный редактор прочёл, вычеркнул пяток запятых.

— Всё, — сказал. — Испытательный срок закончился. Иди, оформляйся…

* * *

За памятником дедушке Ленину, простёршему правую руку в сторону ресторана «Лаба», мы повернули налево. Это наш местный Арбат, пешеходная зона. За вычурным палисадом аллея: скамейки, цветы, тенистые деревца. И так — квартал за кварталом — до клуба консервного завода. Напротив кирпичного флигеля с надписью на фасаде «Районный отдел народного образования», мы с редактором сели на лавку, а мамка ушла на приём.

— Что Саша, — запросто спросил он, — есть у тебя ещё какие-нибудь стихи?

— Есть, — говорю и прочёл:

По утрам уже не жарко.

Ниже, ниже, над долиной

Опускаются Стожары

Стройным клином журавлиным.

Звезды катятся по травам

И в росе, шипя, сгорают.

Воробьиные оравы

Расшумелась за сараем.

Сквозь открытое окошко,

Просыпаясь, я услышал,

Как луна, домашней кошкой,

Соскользнула с мокрой крыши.

— Строгим, — поправил Клочко. — Клин скорее строгий, чем стройный. Исправь, лучше будет.

Этот стих он уже редактировал и указал на ошибку, как и тогда, слово в слово.

— Действительно лучше, — поддакнул я и мысленно затаился.

Сейчас, думаю, скажет, что написано пополам с Есениным. Тот же стиль, одушевление неживого…

НоКириллович поломал правила игры:

— Слушай, Саша, как ты смотришь на то, чтоб поехать со мной в Краснодар? — неожиданно предложил он, — вернее, не только со мной. Будут все наши поэты… ну, те, кого с работы отпустят.

— Не знаю. Как мамка, — осторожно ответил я.

Если честно, ехать никуда не хотелось, и вообще не входило в ближайшие планы. Матч реванш на носу, Витька Григорьев стоит над душой, его бы беду разгрести…

— А мамка сказала, как ты, — усмехнулся Клочко. — Учись, Саша, принимать ответственные решения. Бывают дни, от которых зависит будущее. Их очень легко не заметить и пропустить. Тебе сколько?

— Двенадцать.

— Читал «Кондуит и Швамбранию»?

— Конечно, читал!

— Тогда я тебе скажу: не каждому доводилось в столь юном возрасте стать участником литературного семинара, который будет вести сам Лев Абрамович Кассиль.

— Кассиль⁈ Тогда я согласен!

— И не только он. Приедут ещё прозаики и поэты из Москвы, Ленинграда, Воронежа: Евгений Агранович, Лев Куклин, Евгений Титаренко, Марк Кабаков. Ты о них что-нибудь слышал?

— Нет! — поспешно соврал я.

Как минимум, с троими их перечисленных я в прошлой жизни пил водку и выступал на одной сцене. А вот о Евгении Титаренко так и не смог ничего вспомнить, хоть фамилия точно когда-то была на слуху. Мне показалось, что она просто ассоциируется с главным героем фильма «В бой идут одни старики», которого когда-то будет играть Леонид Быков…

Мамка вышла совершенно в другом настроении. Как тогда, на перроне, в синих глазах зажглись золотые звёздочки.

— Вас можно поздравить? — догадался Иван Кириллович.

— Да, всё хорошо.

— Так что мы будем решать по поводу вашего мальчика? Он говорит, что согласен.

Мамка всплеснула руками и с вызовом глянула прямо в лицо моего будущего работодателя:

— Послушайте, — с сарказмом сказала она, — неужели вы думаете, что у него это серьёзно⁈

— Это очень серьёзно, — грустно ответил главный редактор Клочко. — В его возрасте такие стихи не пишут.

Мне кажется, это была самая долгая пауза в моей жизни. Где-то за углом на Садовой, где компактно селилось высшее городское начальство, громыхала телега. Над крышею главпочтамта нарезал мёртвые петли мохноногий турман. Я насчитал десять, пока дело не сдвинулось с мёртвой точки:

— Ну, хорошо, — наконец-то сдалась мамка. — Я согласна, но под вашу ответственность. Значит, завтра в восемь утра?

— Да! — просиял Кириллович.

По пути к автобусной остановке, взрослые решали технические вопросы. Что с собой брать? Как одеться? В этом плане детство — золотая пора, когда обо всём думают за тебя.

На том распрощались. Довольный собой, редактор закосолапил назад, туда, где мы его подобрали. Толпа разомкнулась, сомкнулась и только синяя шляпа, как поплавок, который ведёт крупная рыба, какое-то время обозначала его нахождение.

Близился обеденный час. Очередь на остановке была такой, что не протолкнуться. Старушки, расторговавшиеся на рынке, старики с сабельными шрамами на лице. Здесь же толкалась дурочка Рая в сатиновых шароварах и красной цветастой рубашке с закатанными рукавами. Наверное, ходила в кино на «Кавказскую пленницу».

Мамка глянула на всё это буйство красок:

— Пойдём-ка, сынок, пешком, — как я успел заметить, она уже не хромала.

Проезжая часть была отгорожена от автобусной остановки высокими поручнями из железных дюймовых труб, окрашенных в жёлтый цвет. Пришлось возвращаться назад к перекрёстку, откуда до нашего дома всё прямо и прямо.

Шли по проезжей части. С правой стороны от дороги рабочие клали тротуарную плитку. По цвету она