Книга Близости - Кэти Китамура

в Суде было не продохнуть от журналистов — в вестибюле, в коридорах, были дни, когда они толклись в буфете, тянули стулья из-за столов, составляли их вместе, чтобы сбиться в кучки, потесниться вместе над кофе с очень деловым и профессиональным видом. Мы взирали на них и с тревогой, и с благоговением, они обладали властью одним нажатием кнопки устремить всеобщее внимание на определенное событие, персону или место, и вот этим они сейчас и занимались, приковывая внимание всего мира к Суду.

Мы, синхронисты, были всего-навсего массовкой в тени основного актерского состава, но даже мы вели себя опасливо, ощущая, что за нами наблюдают. Мы понимали, что сейчас творится история процесса, а вместе с нею и история Суда, на репутации которого сильно скажется это дело. Бывший президент выступил с заявлением, обличив Суд как орудие западного империализма, да к тому же малоэффективное. По вполне очевидным причинам, раз дело закрыли, он считал свое доброе имя восстановленным. Большая часть журналистов приезжала в Суд лишь на открытие и закрытие процесса. Месяцы и годы суда миновали без них, они вернулись, чтобы лицезреть финальные мгновения и сопутствующий хаос. Эти люди владели лишь обрывками нарратива, и тем не менее они возьмут эти обрывки и соорудят из них повесть не хуже всех прочих — повесть, которая будет казаться цельной.

Однажды после обеда я заметила группу журналистов, сгрудившихся в вестибюле. Издалека, поверх их голов и вытянутых рук с записывающими устройствами, я различила Кееса, он стоял в центре. Жестикулируя, он вещал что-то собравшейся толпе, я видела, что его речь исполнена уверенности, все просчитано, видела, как он смотрит в камеру, как ловит взгляд кого-то из журналистов, видела тщательно отработанный знак: он свел вместе кончики большого и указательного пальцев, остальные пальцы выбросил вверх — простейший недвусмысленный символ сдержанного благоговейного триумфа.

Кеес закончил свое заявление, последовал шквал вопросов, ему подсовывали телефоны, журналисты выкрикивали его имя. Он подался вперед, слушая журналистку, которая оказалась проворнее коллег, и тут — он словно почувствовал на себе именно мой взгляд, хотя на него уставились с полдюжины, если не больше, человек, — он отвел глаза от женщины, задававшей свой вопрос, и посмотрел вверх, на тот конец вестибюля, где стояла я. Несколько журналистов повернулись, им было интересно, что он там увидел. Он пристально смотрел на меня еще мгновение, потом кивнул — точно прощаясь — и снова обратился к бойкой журналистке.

На той же неделе я сообщила Беттине, что не смогу принять ее предложение о работе в Суде. Она не особенно удивилась, словно ждала чего-то в таком духе, — мои раздумья говорили сами за себя, или ей попросту было не до меня с учетом невзгод, захлестнувших Суд, или она догадывалась о том, что я уже знала твердо: я не гожусь для этой работы. И все же она мягко спросила меня: есть ли какая-то особая причина у вашего отказа? Я ей честно ответила, что, по-моему, не гожусь для этой работы. Лицо у Беттины было участливое, и я попыталась объясниться, сказала ей, что в конечном итоге решила, будто моей квалификации недостаточно для такой должности.

Ваша квалификация выше всяких похвал, возразила Беттина, недоуменно нахмурившись. Вы неизменно выдавали результат самого высокого уровня. Мы не сделали бы вам такого предложения, имей мы хоть малейшие сомнения в вашей квалификации. Она умолкла. Но есть также вопрос характера. У некоторых людей характер не подходит для такой работы, возможно, вы как раз из них. Если так, то чем раньше это выяснится, тем лучше — для вас, да и для нас тоже.

Я кивнула. Я видела, что в мыслях она уже отпускает меня. Возникло ощущение, что я ее зря задерживаю. Она права: это вопрос характера, и у меня характер действительно не тот. Хладнокровие — не такое уж надежное и желанное качество, вот в чем я убедилась. Оно разъедает душу. Бывший президент — вот кто чемпион мира по хладнокровию. И все они примерно такие: и обвинение, и защита, и судьи, и даже другие переводчики. Они все профпригодны. У них подходящий для работы характер. Но какой внутренней ценой?

В тот вечер я отважилась поужинать не дома, отправилась в ближайший китайский ресторан. Я вошла, и девушка за стойкой обратилась ко мне по-китайски, явно с воодушевлением. Но я покачала головой, и девушка сразу помрачнела, с той минуты она общалась с откровенно презрительной миной. И я подумала: хочу домой. Хочу быть в месте, где я буду дома. Но где это место, я не знала.

* * *

С Адрианом мы встретились в кафе неподалеку от его дома. В это кафе мы часто захаживали вдвоем, и я, пока жила в его квартире, тоже несколько раз туда наведывалась. А сейчас оно показалось чужим, словно я вернулась из долгого изгнания. Ожидание Адриана переменило для меня это место. Я села за столик в углу, тело будто налилось свинцом, мне и на ноги будет не встать, подумала я. Уже неделя прошла, как Адриан вернулся в Гаагу, но мы пока не виделись, только разговаривали по телефону несколькими днями раньше.

Я ответила на звонок — короткое молчание, потом он произнес: я рад, что ты ответила. Ты уехала из квартиры. Он говорил мягко, но голос обнаруживал нечто резкое, тяжелое, и я поняла, что молчание между нами — для него оно тоже не просто так. Тебя не было дольше, чем я ожидала, проговорила я. Я старалась удерживать слова, чтобы они не сказали слишком много, но об ожидании, о том, на что я некогда смела надеяться, — об этом всем я говорить не могла без того, чтобы внутри меня разверзалось нечто. Адриан притих, потом сказал, что там, в Лиссабоне, все было очень сложно, но теперь он вернулся и лучше бы нам встретиться и поговорить.

Вот мы и назначили встречу в кафе. Адриан появился ненамного позже меня, я встала, завидев его у входа. Он направился через кафе прямо ко мне. В его присутствии мое тело вдруг переполошилось, ну надо же, мысленно изумилась я, а я-то почти забыла, как оно бывает. Прошло два месяца с тех пор, как мы виделись. Мы чмокнули друг друга в щеку как просто знакомые, потом сели за столик. Адриан казался каким-то другим, но с ходу я не могла уловить, в чем перемена, его новая версия точно проступала из привычной внешности.

Я видел новости о процессе, сказал он.

Я кивнула.

Все, наверное,