Книга Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых

Брониславна, девятьсот первого года рождения, уроженка Вязьмы, вышла замуж за Заславского в двадцать девятом году. Работала в том же Управлении дороги, в Кречетовке — стала домохозяйкой, болела по-женски. Скажем так… — не фигура… Дочь, Епифания (какое редкое и красивое имя), тридцать второго года рождения, — неразумный ребенок, только десять лет.

У Сергея чуточку отлегло на душе. Слава Богу, что хоть Гражина не виленка. А то, капитан уже подспудно приготовился к касательству вдовы с семьей Пасвинтер. Этого еще не хватало…

Итак, дальше вербовка…

Заславский завербован постояльцем гостиницы «Северной» на Сущевском Валу, — квартировали двое суток в одном номере. Заславский числился в Москве на курсах повышения квалификации. Подселенца звали Ершов Илья Петрович, якобы инженер путеец из Твери. Но это, разумеется, обыкновенная лажа. Ершов подцепил Заславского на крючок, сфоткав со съемными проститутками там же у себя в гостинице, в самых фривольных позах. Вот подлец, сам же и нанял этих вертихвосток… Грозился предъявить гнусные карточки жене и начальству. Взамен просил технико-эксплуатационную характеристику Кречетовки, с детальной специализацией путей сортировочного и приемоотправочных парков. Заславский, вместо того чтобы сдать гада органам, струсил (говорил, ради сохранения семьи) и подчинился, принял предложенные агентом условия. Но пора оговориться, пошел на сотрудничество с врагом не задаром, денег отщепенцу перепало предостаточно. За месяц Заславский подготовил нужные бумаги, причем, информацию собрал доскональную.

Но Семен Машков опередил предателя. Поляк однажды проговорился, потеряв бдительность и смутил снабженца на безобидных, косвенных вопросах, заданных на авось в застольной беседе. Семен, заподозрив поляка в измене, как бы ненароком заявился на квартиру к Заславским, когда глава семейства отсутствовал. Хлебосольная Гражина засуетилась, оставила парня одного в кабинете мужа. Машков знал, зачем пришел, быстренько обшарил письменный стол. И, вай-вай, какая шикарная находка!

Взяли Заславского тем же вечером. Поляк даже не предполагал столь скорой развязки, раскололся сразу, и обо всем подробно, даже в живых картинах, рассказал на следствии. Документацию полагалось спрятать в обусловленный тайник в пределах станции, в качестве условного знака нарисовать черной краской на стене кирпичного пакгауза яблоко, пробитое стрелой. То ли тут намек на стрелу Амура в «яблоке раздора», немцы, конечно, знали греческую мифологию, считая русских в том профанами, то ли этот «der Apfel» как-то соотносился с Кречетовскими садами, — пойди, теперь разбери…

Тайное стало явным. Заславский давно состоял в разработке у немецкого агента в Кречетовке. Знали слабости инженера, насущную потребность в деньгах (жена больная), подгадать командировку не составило труда, устроили подселение, проститутки, вербовка — сценарий четкий и незамысловатый. Как, в сущности, просто… Ну, а дальше концы в воду, немцев выгодно отличает предусмотрительность, — умело подчистить за погоревшим информатором — их козырной конек.

По ходу чтения, Воронов отметил низкое качество работы местных органов. Странно, но в Главном управлении ничего не знали об аресте по статье за шпионаж инженера-железнодорожника. Перспективы открывались заманчивые, — транспортники стали практиковать игру в поддавки, подсовывая немцам ложную информацию.

Скорее всего, местные энкаведешники суетливо прокололись, задержание произошло не скрытно, впопыхах. Определенно, немецкая агентура тотчас узнала об этом и успела предупредить присных лиц. В итоге, территориалы даже на след вербовщика Ершова не вышли. Работали топорно, не на прямую с центральным аппаратом контрразведки, а окольными путями, через личное знакомство. И вот результат кумовства. В итоге и тут, и в Москве, чтобы не намылили шею за допущенные оплошности, спустили дело на тормозах.

Да уж, такая нерадивость не редкость в казенном ведомстве. Да и предъявить претензию теперь некому, в то время начальствовали другие, а столичные покровители — те далече.

Ну, а на чем погорел Григорьев…

Григорьев Алексей Васильевич — 1887 года рождения (еще не старый человек), русский, уроженец Покровской слободы (с 1914 года город Покровск, ныне Энгельс — до 1941 года столица Автономной республики немцев Поволжья, теперь райцентр в Саратовской области). Отец из волжских хлеботорговцев средней руки (найден купец с такой фамилией в саратовском реестре), мать — лютеранка, немка по происхождению. Странный семейный симбиоз, подозрительная биография получается… вот и немецкая составляющая… Учился в Саратовском Александро-Мариинском реальном училище. И еще всплыла одна интригующая несообразность… Будучи записан как русский, получал стипендию Эттингера для немцев лютеранского вероисповедования (сам сдуру проболтался на следствии). Выходит, что этот Григорьев — von den deutschen, а уж потом переписался в русские. Как известно, немцы щепетильный народ, и за красивые глазки, не разбрасывались именными стипендиями. Вероятно, и имя Григорьева изменено, точнее, русифицировано, а прежде Алексей именовался Алоисом Вильгельмовичем (фамилия растворилась), вот из-за этого «кайзеровского» отчества, видимо и пришлось поменять имя и национальность. Только почему, ведь до начала войны с германцем оставалось еще много времени?

Воронов подумав, сделал допущение: «А Алексей, не приемный ли сын русака Григорьева? Отвратительно поработали саратовские товарищи. Следовало поднять подноготную купца-хлеботорговца. Уж не вдовушки ли лютеранки капитал послужил купеческому становлению Григорьева-старшего, вот и пришлось альфонсу усыновить приемного сынка, дать отчую фамилию. Ну, а прежние связи жены среди поволжских немцев, позволили мальчику сиротке получать именную стипендию. Вот так, похоже на правду получилось…».

По окончании училища Григорьев ходил в конторщиках, затем работал бухгалтером в заволжской линии Рязано-Уральской железной дороги. До начала Империалистической жительствовал в Саратове, мобилизации не подлежал. Но это записано со слов подследственного, запросы в саратовское УНКВД не дали положительных результатов. «То ли саратовцы совсем мух не ловят, то ли архивы по большей части намеренно похерены…»

* * *

Воронов опять задумался: «А если волжане добросовестные ребята и сведений о Григорьеве по правде не нашли, таковых попросту нет. Алексей мог в те годы обретаться вне Саратова. Какой там высвечивает год… парню двадцать — девятьсот седьмой… Семь лет околачиваться неизвестно где, само собой выпал из российских архивов. Легко допустимо, что прозябал у родственников в Германии, а что тут такого… Вот и подцепили там сироту ребята из кайзеровских спецслужб, а может даже из отдела III B.

Потом он вновь объявился в России. Но опять непонятно, поменял губернский город на задрипанную Кречетовку. Хотя логично, — заметал следы. Ух, мать честная… числился аж старшим конторщиком… Определенно постарались ребята полковника Николаи — шефа германской военной разведки. Теперь уже все совпадает, наверняка Алексей Васильевич, или как там обозвали, «трудился» на соплеменников еще с Первой мировой войны.

После революции Григорьев работал поэтапно и бухгалтером, и экономистом на ведущих предприятиях узла, перед арестом являлся старшим экономистом паровозного депо Кречетовка. То есть в полном объеме владел технико-экономическими показателями, вел штатные расчеты, короче, играл одну из первых скрипок у паровозников станции. Да, славненькое