Книга Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп

людей единственно силой слова, и таким образом небесная благодать почиет на их простых умах. Этот человек воистину способен укрощать хищных львов и успокаивать словами яростных зверей. Воистину ими умягчаются сердца волков, так что они воздерживаются от причинения зла нежным агнцам голодными челюстями. Священник вообще настоятельно просит тебя организовать быстрое преследование, ибо он уверен, что дело римлян восторжествует, если ты прибудешь. Одна вещь определенна: он никогда не перестанет возносить слезные молитвы за твоих людей, за их оружие и за силы латинян, и он беспрестанно просит Всемогущего сокрушить врагов и Своей властью сделать гордых униженными. Когда я удалился [оттуда], я с великими усилиями захватил этих вот повстанцев, и они выдадут тебе все злые тайны их народа и пункт за пунктом расскажут тебе об их намерениях».

Трибун закончил описывать совершенный им подвиг, но полководец еще какое-то время продолжал смотреть вниз на пленников свирепым взглядом. Затем он злобно сказал: «Скажите, негодяи, что вы намеревались сделать? Какой зловещий жребий заставил вас вернуться сюда[120], через поля Ливии, чтоб снова разжечь войну, пойти недозволенным путем обычного для вас разорения, опустошать дома карфагенян и латинян? Карказан думает, что он победил? Час назначен, когда Бог подчинит его в войне, в которой римский народ увидит, как он попадет в плен и будет закован в цепи. До звука трубы поведайте нам, что за ужас обратил ваши сердца к изменнической битве, спровоцировал вас на вину и [возбудил] в вашем народе предательские инстинкты».

Тогда [украшенный] перьями насамон ответил: «Твое суровое повеление вынуждает меня признаться во всем. Твои слова могут угрожать мне смертью, которую я заслуживаю, но я все это включу в свой рассказ. Храбрый Карказан – вождь нашего войска. В его правлении лежит и всегда пребудет величайшая надежда нашей державы. Об этом нашим племенам возвестил пророчествующий Аммон, даруя маврам долины Бизацены по праву войны и дозволяя Карказану пройти средь ливийцев в гордом триумфе и вернуть миру мир. С этими [вот] словами Беллона, демоница войны Аммона, повела эти бесчисленные племена в новое нашествие на ваши земли[121]. Воистину волей нашего вождя было встретиться с тобой в бою, но твой враг, сын Гуенфана, изменил его намерения и отложил нападение того героя, отвратив его от войны советом, который действительно оказался для тебя смертельно [опасным]. Ты видишь, эти люди, которых ты видишь, как ты полагаешь, бегущими, на самом деле движимы не горьким ужасом, они не боятся, хоть и были биты. Они [осуществили] это притворное бегство для того, чтобы голод измотал твое войско, – вот так коварно они придумали доставить тебе бедствия. Ни на миг не верь, что наши племена побегут, – нет, ни в коем случае, даже если сам император придет сюда, опустошив целый мир, забрав все его (т.е. мира) средства для борьбы с нами. Хоть он владеет скипетром императора римского народа и прошел все Пуническое государство как победитель в отчаянной войне, даже Максимиан не был способен состязаться в битве с этими людьми[122]. Но теперь, когда Аммон дарует нам успех в войне своими недвусмысленными ответами, ты [действительно] полагаешь, что лагуатаны бежали от тебя или подчинятся тебе? Это то, чего тебе хотелось бы в твоем горьком упрямстве, мой добрый командующий, но твоим судьбам такое не суждено».

Полагая ненужным, чтоб этот безумец и далее вел свои бредовые речи, Иоанн велел ему замолчать, сказав: «Да, я надеюсь, что вы действительно [навеки] овладеете этими полями, – здесь будут ваши могилы!» С этими словами он приказал вбить пять деревянных колов и сухо приказал насадить приговоренных на эти столпы. Помощники быстро исполнили его распоряжения[123].

Песнь VIII

(ст. 1—178)

После того как наш полководец узнал об этом подлом плане, когда вся измена туземных племен открылась, когда он понял все жестокое и упрямое поведение этого отвратительного народа, он в молчании начал изучать все [узнанное им] своим острым умом, рассматривая разные возможности и избирая правильный курс действий. Без сомнения, его трезвая мудрость лучше б подчинила племена, нежели сила оружия. С превосходным и быстрым восприятием рассматриваемого он преодолевал встававшие перед ним проблемы, быстро изучая их одну за другой и [притом] держа в уме полную [картину] положения. Так же точно стремительно летает ласточка в поиске нежной еды для своих отпрысков. Вот в поисках она летает прямо над зеленой травой от одного места к другому, а вот она уже обыскивает ветви высокого дерева и рассекает воздух беззвучными крыльями. Наконец полководец собрался с мыслями, выработал план и обратился к командирам следующим образом: «Карказан не уверен в силе своего оружия, если нам доведется столкнуться в открытом бою. Он хитрый и упорный; его образ действий – постоянное нападение на латинские войска и затем – бегство. Пусть же негодяй бежит так упорно, как может, – ему от нас не скрыться. Напротив, этот избыток хитрости его и погубит. Я должен разбить свой лагерь посреди полей Юнки, которыми сейчас владеют разорители. Если случай достаточно расхрабрит [Карказана], чтоб вступить со мной в бой, я разобью его на этих равнинных полях, ибо наши воины лучше осуществят атаку на открытых равнинах – там нет препятствий для действий конницы и [удобнее] поражать дротиком или стрелой. Но если этот нечестивый народ покинет эти места и [ударится] в бегство, мы займем все побережье и сделаем так, что никакие припасы нельзя будет вывести из тех областей. Так или иначе, наш враг погибнет. Они долго не продержатся. Не нужно боя – мерзкий голод поразит и убьет эти отвратительные народы. С другой стороны, мы будем регулярно получать припасы по морю – и еду, и питье. Снимайтесь же с лагеря, товарищи, и выдвигайте ваши знамена по порядку».

Едва он это выговорил, как его высившиеся, словно башни, конники и медленно двигавшаяся пехота заполнили собой все равнины. Сомкнутые в боевые порядки люди шествовали по полям, и ржание их лошадей становилось все громче.

Карказан и дикий Антала, предупрежденные конной разведкой, узнали о его маневре. Внезапно, в шумном смятении, они тоже снялись с лагеря. Боясь располагаться на открытой равнине, они покинули это место и в страхе остановились на возвышенностях, где образовали [защитный] круг из высоких верблюдов. Римская армия плотным строем заняла [все] побережье и все окрестные равнины, повсюду раскинув шатры. Вожди массилов расположили латинян в середине, а сами заставили тростниковыми [хижинами] всю равнину и перекрыли все подступы. Иоанн сам собрал