Книга Лидерство: Шесть исследований мировой стратегии - Генри Киссинджер

вокруг де Голля, что заставило меня заметить помощнику, что я надеюсь, что де Голль не отойдет к окну, чтобы не опрокинуть всю комнату. Казалось, он вежливо, но с минимальной заинтересованностью отвечал на комментарии и вопросы; он приехал выразить уважение Франции Эйзенхауэру, а не для того, чтобы поболтать. Спустя не более пятнадцати минут он подошел к Никсону, чтобы выразить свое сочувствие, и покинул приемную, чтобы отправиться в аэропорт.

Через месяц он вышел на пенсию.

 

Характер государственного мышления де Голля

Сегодня американцы часто вспоминают де Голля - если вообще вспоминают - как карикатуру: эгоистичный французский лидер с манией величия, вечно обиженный на реальные и воображаемые обиды. Как правило, он был занозой в боку своих коллег. Черчилль периодически гневался на него. Рузвельт строил планы по его маргинализации. В 1960-е годы администрации Кеннеди и Джонсона постоянно враждовали с ним, считая его политику хронической оппозицией американским целям.

Критика была небезосновательной. Де Голль мог быть надменным, холодным, резким и мелочным. Как лидер он излучал мистику, а не тепло. Как человек, он вызывал восхищение, даже благоговение, но редко привязанность.

Однако в своей государственной деятельности де Голль остается исключительным. Ни один лидер двадцатого столетия не демонстрировал большего дара интуиции. По каждому главному стратегическому вопросу, стоявшему перед Францией и Европой на протяжении не менее трех десятилетий, вопреки подавляющему консенсусу, де Голль рассудил правильно. Его необыкновенная прозорливость сочеталась с мужеством действовать в соответствии со своей интуицией, даже когда последствия казались политическим самоубийством. Его карьера подтвердила римскую максиму о том, что фортуна благоволит храбрым.

Уже в середине 1930-х годов, в то время как остальные французские военные придерживались стратегии статической обороны, де Голль понял, что в следующей войне все решат моторизованные наступательные силы. В июне 1940 года, когда почти весь французский политический класс пришел к выводу, что сопротивление немцам бесполезно, де Голль высказал противоположное суждение: рано или поздно Соединенные Штаты и Советский Союз будут втянуты в войну, их объединенная мощь в конце концов одолеет гитлеровскую Германию, и поэтому будущее на стороне союзников. Но, настаивал он, Франция сможет сыграть свою роль в будущем Европы только в том случае, если восстановит свою политическую душу.

После освобождения Франции он вновь пошел на разрыв со своими соотечественниками, признав, что зарождающаяся политическая система не соответствует требованиям. Поэтому он отказался оставаться во главе временного правительства, резко уйдя в отставку с главенствующего поста, который он так тщательно создавал во время службы в военное время. Он удалился в свой дом в Коломбей-ле-Де-Эглиз, рассчитывая, что его призовут обратно, если наступит предсказанный им политический паралич.

Этот благоприятный момент наступил лишь через двенадцать лет. На фоне надвигающейся гражданской войны де Голль осуществил преобразование французского государства, которое восстановило стабильность, отсутствовавшую на протяжении всей его жизни. Одновременно, при всей своей ностальгии по исторической славе Франции, он безжалостно вычеркнул Алжир из политического тела, придя к выводу, что его сохранение будет фатальным.

Государственная мудрость де Голля уникальна. Непоколебимая в своей приверженности национальным интересам Франции, трансцендентная в своем наследии, его карьера дала мало формальных уроков по формированию политики, никаких подробных указаний, которым следовало бы следовать в конкретных обстоятельствах. Но наследие лидерства должно быть вдохновляющим, а не только доктринальным. Де Голль вел и вдохновлял своих последователей примером, а не предписаниями. Более чем через полвека после его смерти французскую внешнюю политику все еще можно адекватно назвать "голлистской". А его жизнь - это пример того, как великие лидеры могут преодолевать обстоятельства и ковать историю.

 

Де Голль и Черчилль в сравнении

В первой главе этой книги содержатся размышления о классификации великих лидеров как пророков или государственных деятелей. Пророк определяется своим видением, государственный деятель - аналитическими способностями и дипломатическим искусством. Пророк стремится к абсолюту, и для него компромисс может быть источником унижения. Для государственного деятеля компромисс может быть этапом на пути, состоящем из сопоставимых корректировок и накопления нюансов, но направляемом видением цели.

Де Голль определял свои цели в провидческом режиме пророка, но его исполнение было в режиме государственного деятеля, жесткого и расчетливого. Его стиль ведения переговоров заключался в том, чтобы действовать в одностороннем порядке, чтобы создать свершившийся факт, и вести переговоры в основном о модификации своих целей, а не об их изменении. Он придерживался этого стиля даже по отношению к Уинстону Черчиллю, от которого в 1940 году он полностью зависел в финансовой и дипломатической поддержке и которому он был обязан своим положением и продолжением пребывания на посту.

Одним из показателей величия Черчилля было то, что он признал способности де Голля сразу после прибытия последнего в Англию без ресурсов, оружия, электората и даже языка, и принял его в качестве лидера Свободных французов, существовавших тогда как политическая сила в основном в воображении одного француза. Вскоре он узнал, что это воображение хранило память о веках воинственного соперничества между их двумя нациями, и что де Голль считал британское доминирование на сопредельных с Европой театрах, таких как Ближний Восток или Африка, достойным сожаления, даже оскорбительным.

Тем не менее, несмотря на их периодически возникающие серьезные конфликты, Черчилль поддерживал де Голля по ключевым вопросам. Без его поддержки де Голль не смог бы выдержать противодействие Рузвельта, которое продолжалось до самых ворот Парижа.

Черчилль поддержал создание Свободной Франции как пережиток его глубокого и романтического опыта франко-британского альянса в Первой мировой войне, который завершился предложением Великобритании официально объединить два государства, когда Франция стояла на краю катастрофы во Второй. Черчилль поддерживал и укреплял эту приверженность по мере того, как де Голль превращался из удобства в величие.

Оба этих гиганта лидерства обладали необычными аналитическими способностями и особым чутьем на нюансы исторической эволюции. Тем не менее, они оставили разное наследие и черпали из разных источников. Черчилль вырос из участия в британской политике; как и де Голль, он понимал свое время и перспективы лучше - и шел на больший риск - чем почти все его современники. Поскольку его видение опережало понимание его нации, ему пришлось ждать высшей должности, пока вызовы, с которыми столкнулись его современники, не подтвердили его предвидение. Когда его час наконец настал, он смог провести свой народ через самый тяжелый период благодаря своему характеру, который вызывал уважение и привязанность, а также потому, что он рассматривал усилия, которые им пришлось приложить, как часть непрерывной британской истории, которую он смог передать с уникальным мастерством. Он стал символом их стойкости и триумфа.

Если Черчилль рассматривал свое