Книга Молчание - Чарльз Маклин

— Приглашение на каминной полке. Когда уж мы его получили — месяц назад?

— Прости, дорогой. Я постараюсь что-нибудь подобрать. В чем бы ты хотел меня видеть?

— Есть одна маленькая сложность, — сказал Том, опуская на стол стакан с виски. Потом подошел к жене и встал над ней, расставив ноги, спиной к камину. — Как-то это все несерьезно. Они ведь наши соседи.

— Я же извинилась.

— Не слышал, детка.

— Прости, — повторила она, не повышая голоса.

— По-моему, мы договорились исключить из нашего лексикона это ни к чему не обязывающее слово.

— Что ты хочешь услышать? Я ошиблась, иногда у меня все путается.

— По-моему, ты врешь.

— Нет, не вру.

— Последствия тебе известны.

— Это больше не повторится, обещаю тебе. — Карен заглянула в его глаза и поняла, какую ловушку он ей уготовил.

Она глубоко вздохнула.

— Ну, хорошо, я солгала. Я знала, что бал завтра. Если честно, я бы предпочла остаться дома и просто побыть с тобой. Еще ведь не поздно принести извинения?

— Некоторые вещи ты, похоже, никогда не усвоишь, — сказал Том, качая головой. Потом, расстегнув смокинг и засунув большие пальцы под ремень, добавил: — Я знаю, Карен, в последнее время у тебя голова забита разными проблемами, но… но их вполне можно было избежать.

— Просто мне не хочется туда идти. — Она понизила голос до шепота. — Прошу тебя! Впрочем, как скажешь.

— Ты опережаешь события, детка. Не будем портить вечер. У меня для тебя кое-что есть — маленький сюрприз.

Он помог Карен подняться и, нежно поддерживая под локоть, провел ее в холл. Они остановились перед первым из высоких венецианских зеркал, висевших на одинаковом расстоянии друг от друга по всей длине галереи. Зеркало было освещено двумя парными канделябрами с тусклыми лампочками в форме пламени, вставленными в искусственные свечи с имитацией стекающего воска. Потускневшая амальгама пошла пузырями и местами не давала отражения.

Том стоял за спиной Карен, вплотную к ней, но в зеркале его лицо казалось далеким и расплывчатым.

— А теперь закрой глаза руками и не убирай их, пока я не скажу.

Как в детстве…

* * *

В то редкое рождественское утро, когда ее отец случайно оказался дома, он сыграл с ней в ту же игру. Так же велел ей закрыть глаза и заставил ждать чуть не целую вечность, пока наконец ее любопытство и волнение не взяли верх. Новенький, блестящий, как леденец, красный велосипед с белыми сиденьем, насосом и обмотками на руле ждал ее в холле, а отца и след простыл — сбежал как тать в нощи.

Карен почувствовала, как пальцы мужа развязали тесемку у нее на шее. Она едва удержалась, чтобы не подхватить тонкую ткань топа, когда он, соскользнув с груди, передником повис на талии. Потом она услышала легкое позвякивание и вздрогнула, когда кожа у горла прореагировала на прикосновение чего-то холодного, которое стало затягиваться, как удавка, все туже, туже… Карен узнала это ощущение и не волновалась. Такое уже бывало.

— Ну все, можешь смотреть!

Она покачнулась и наверняка упала бы, не будь рядом Тома, который вернул ей устойчивость, поддержав за плечи.

— Боже правый! Какая красота! — Карен приложила руку к горлу. — Том… Я этого не заслуживаю.

По всей длине рубинового колье цвета голубиной крови пробегал зубчатый узор из бриллиантов. Крохотные камешки сияли глубоким лучистым блеском, а это (даже неопытному взгляду Карен) говорило о том, что они настоящие. У нее забилось сердце. Должно быть, колье стоит тысяч сто, а то и больше, подумала она, может, даже достаточно, чтобы откупиться от Виктора Серафима.

— Ну вот, теперь тебе есть что надеть завтра вечером.

— Не надо было этого делать. Мне так стыдно. Тебе ведь не нравится, когда я в драгоценностях. — Она расплакалась.

Как-то, вскоре после свадьбы, Том сказал ей, что никогда не покупал своей первой жене ни солидных украшений, ни мехов, ни ценных картин. К чему обеспечивать врага оборотными средствами? — отшучивался он, повторяя слова адвоката. Но, судя по тому, как все обернулось (через два года — развод, а кто знал, что милая, благородная Хелен превратится в сварливую бабу и попытается ободрать супруга как липку?), Том не зря внял совету своих адвокатов. С Карен он придерживался другой тактики, внушая ей, что ее красота не нуждается в украшении.

Интересно, что заставило его изменить себе? — мелькнуло у нее в голове.

В самом начале их романа Карен спрашивала Тома о его браке — из-за чего он распался.

«Просто я проснулся в одно прекрасное утро, — ответил он с искренностью, в которой она никогда не сомневалась, — и понял, что еще не встретил тебя».

В зеркале пропало его отражение. Потом она увидела сквозь призму слез, что он просто нагнулся, расстегивая крючки на юбке, после чего медленно потянул вниз молнию. Она почувствовала, как его руки легли на ее обнаженные бедра, когда юбка соскользнула на пол и шелковой лужицей легла вокруг лодыжек; почувствовала между лопаток изощренные ласки его губ, и в тот же миг — она чуть не вскрикнула от ужаса — что-то влажное лизнуло ее в загривок между застежкой колье и линией волос.

Она резко развернулась, но, кроме Тома, никого не было.

Музыка — перед уходом он поставил диск — была достаточно громкой, чтобы заглушить и его приближающиеся шаги, и предательский скрип сетчатой двери. О том, что муж вернулся, Карен узнавала либо по его тени на стене, либо по первому удару хлыста. Слышать она ничего не слышала.

Маска, которую он выбрал для нее на этот раз, была тесная. Карен приходилось дышать ртом, прижатым к маленькому отверстию в перьях под клювом чудовища. Пот ручьями струился по скулам и, поскольку голова у нее была запрокинута назад, затекал в уши. Сквозь слишком широко расставленные щелки для глаз ей была видна лишь верхняя часть согнутых в коленях ног и веревка между ними, темной стрелкой раздваивающаяся на лобке. Одной веревкой Том связал ей ноги в лодыжках и еще раз — под самыми коленями, потом обмотал ее над и под грудью, а вторую завязал вокруг талии, пропустив между ног и укрепив на запястьях, потом связал руки с ногами «калачиком», чтобы она не могла пошевельнуться — «как у утки в желудке», по его выражению, — и отправил ее на небеса. Ей было видно железное кольцо в потолке, на котором когда-то крепилась люстра, а теперь висела она, раскачиваясь над кроватью в непотребной позе: вверх тормашками, с раскоряченным голым задом.

Потом он вышел на балкон, бросив ее одну.

Поскольку обычную мольбу можно было истолковать превратно, Том ввел спасительное слово «Домой!», которое Карен могла употребить, если ситуация выходила из-под контроля или по какой-либо причине ей надо было его остановить.

Впрочем, Том не всегда играл по правилам.