Книга «Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз - Алексей Николаевич Баскаков

означал для него четкую отповедь без оговорок и маневров.

Слово «попутчик» восходило к советскому политжаргону двадцатых годов. При Трумэне оно вписалось в политическую терминологию США. В антикоммунистических кругах его понимали именно так, как его определяет толковый словарь Вебстера: «Лицо, сочувствующее и часто следующее идеалам и программе организованной группы (например, коммунистической партии), не состоящее членом этой группы и не участвующее в ее деятельности»[343]. Томас Манн заверял в открытом письме к Ольбергу и в интервью от 29 марта 1951 года, что он не попутчик [344]. На взгляд Тиллингера и его единомышленников, он подпадал под это определение однозначно. Коммунистические ястребы по меньшей мере дважды, в 1939 и 1949 годах, пытались лишить Томаса Манна благожелательной опеки со стороны СССР. Теперь же он вызывал раздражение у их американских оппонентов. Так как он жил в США, неприятные последствия там были бы для него более ощутимы, чем недовольство Москвы или Восточного Берлина. Но в «Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности» (HUAC) его все же не вызвали.

Политическая жизнь Соединенных Штатов рождала у Томаса Манна язвительные комментарии:

Очень смешная речь Трумэна о тиране Сталине, подобном Александру I, Карлу II, «Тарквину» и Людовику XIV, которые только и думали о том, чтобы угнетать простой народ. А у нас государство, мол, для народного счастья. Вот так-то! Сам Гитлер никогда не болтал глупее.

У кого хоть немного ума в голове, того записывают в анти-американскую деятельность.

Новая история: Сигети отказали в праве на гражданство, потому что он в 44 году через российское] посольство получил нотный материал от Прокофьева. Безумие.

Съезд Республиканской партии, на котором безудержно ругали Администрацию. Один сенатор «перебрал с проклятиями» и потерял сознание.

Мощные американские] островные укрепления в Азии, к которым непременно хотят привлечь Формозу [т. е. Тайвань. – А.Б.]. Это самый наивный и бесцеремонный империализм из когда-любо бывших.

Празднуют major victory [крупную победу. – А.Б.] в Корее. 10000 пленных. Страна разрушена на поколения вперед.

Производство атомных бомб на конвейере. Водородная бомба, как говорят, тоже благополучно развивается[345].

Как ангажированный писатель Томас Манн жил между двух огней, между Сциллой и Харибдой. Политическая реальность Соединенных Штатов угнетала и раздражала его. Реальность коммунистического мира тоже преподносила неприятные сюрпризы. Не успела полемика с Тиллингером утихнуть, как поступил тревожный сигнал из советской оккупационной зоны Германии. Из частного письма Томас Манн узнал об аресте в ГДР книготорговца Иоахима Лангевише. Он был выходцем из уважаемой династии литераторов и держал книжный магазин в городе Эберсвальде. 25 апреля 1951 года Томас Манн написал Бехеру, что Лангевише был далек от всякой политики, его интересовала только литература, а его книжная лавка была центром культурной жизни в провинциальном городке. Не видит ли Бехер возможности помочь этому человеку?[346]

Бехер был рад откликнуться на просьбу Томаса Манна. По своим каналам он выяснил обстоятельства дела и – вынужден был отступить. В этот раз ситуация была сложнее, чем в случае Ганса фон Роршайдта пять лет назад. С ведомственной отстраненностью, непривычной для его писем Томасу Манну, Бехер информировал писателя:

Я получил сегодня из министерства юстиции <…> сообщение <…>, что уголовное деяние обвиняемого (Иоахим Лангевише из Эберсвальде) не находится в компетенции немецких судов. Лангевише был взят под стражу также не немецкими инстанциями. Министр сожалеет, что вследствие такового положения дел не может более быть полезным.

Я сожалею, что в данных обстоятельствах и моих средств недостаточно для дальнейшего рассмотрения этого дела[347].

На практике это означало, что книготорговец был арестован сталинской службой безопасности. В письме к Томасу Манну Бехер предпочел не упоминать, что Лангевише содержали в следственной тюрьме советской контрразведки СМЕРШ в Потсдаме. Судьба была к нему еще относительно милостива. Его не приговорили к смерти, как многих других мнимых шпионов и саботажников, а «всего лишь» отправили отбывать лагерный срок в Сибири. Уже в 1955 году он вернулся домой.

Заступничество Томаса Манна за Лангевише следует рассмотреть в более широком контексте. Книготорговец из Эберсвальде был не единственный политзаключенный, за которого он вступился после эпизода с фон Роршайдтом в 1946 году. С 10 по 15 июня 1951 года он работал над письмом Вальтеру Ульбрихту, назначенному в 1949 году заместителем председателя Совета министров ГДР. Письмо было петицией в пользу нескольких тысяч заключенных, которым было предъявлено стандартное обвинение в сотрудничестве с нацистским режимом. Суд в ускоренной процедуре приговорил их к длительным срокам заключения. Их содержали в концлагерях в советской зоне оккупации, и так как суд заседал в тюрьме саксонского города Вальдгейм, их дело вошло в историю под названием «Вальдгеймские процессы» (WaldheimerProzesse).

Наверное, Вы не знаете, – писал Томас Манн Ульбрихту, – какой ужас и какое возмущение, часто лицемерные, но часто и глубоко искренние, те процессы с их смертными приговорами – ибо это сплошные смертные приговоры – вызвали в этой части света, как они выгодны злой воле и какой ущерб они наносят доброй. Акт милости, щедрый и суммарный, какими в большой степени были эти Вальдгеймские массовые осуждения, это был бы жест благословенный, служащий надежде на разрядку и примирение, действие во имя мира[348].

Как и вся информация, исходившая от Томаса Манна или касавшаяся его, это письмо было рассмотрено в Восточном Берлине со всей серьезностью. Ульбрихт незамедлительно запросил у заместителя министра государственной безопасности Эриха Мильке точные данные по каждому случаю, названному Томасом Манном. В тот же день он проинформировал о письме от Томаса Манна первого заместителя председателя Советской контрольной комиссии (СКК) Ивана Семичастнова[349]. СКК была основана в 1949 году на месте упраздненной Советской военной администрации. Несмотря на оперативность Ульбрихта, ходатайство писателя осталось безрезультатным. Данные о помиловании заключенных и о каком-либо официальном ответе писателю отсутствуют[350]. О письме Томаса Манна Ульбрихту стало широко известно лишь в 1963 году.

Технике политических процессов юстиция ГДР училась у советской юстиции. Но приговоры по Вальдгеймским делам не были ни продиктованы, ни даже инициированы советской стороной[351]. Сценарий судебного фарса был сугубо восточногерманским продуктом и происходил из творческой лаборатории Социалистической единой партии Германии (СЕПГ)[352]. Интересно, что через несколько месяцев после вынесения приговоров отдел права СКК в Берлине-Карлсхор-сте «неожиданно проявил сильный интерес к этому делу, затребовал его материалы, читал приговоры и протоколы и беседовал с судьями и прокурорами, причастными к Вальдгеймским процессам». Затем – безусловно, по указанию из Москвы – СКК выдала