Книга Снежный ангел - Николь Баарт

– Я же об этом мечтала, ты что, забыла? Я иду знакомиться с дедушкой.

– Ума не приложу, зачем тебе это надо? Чего ты так переживаешь? Если бы тебе с рождения рассказывали про него всякие добрые истории, тогда еще понимаю. А так…

Выражение ее лица заставило меня замолчать.

– Мам, да ведь все твои истории про него – добрые. Как ты не понимаешь? Он так старался. Когда зашивал тебе платье, когда печенье покупал, когда играл в снегу… – Лили тронула меня за руку. – У него не всегда получалось, но раз он пытался, значит, очень-очень любил тебя.

Что на это ответить? Я никогда всерьез не задумывалась, но ведь папа действительно заботился обо мне. Однажды купил книжку «Как заплетать косы» и попробовал заплести мне французскую косичку. Это с его-то лапищами. Кончилось все такими колтунами, что пришлось вылить на меня полпузырька бальзама для расчесывания. А когда я попросила его купить мне подводку для глаз? Он притащил из парфюмерии пять разных карандашей – разных марок и разного цвета. Ошибиться боялся. А как-то принес котенка, чтобы мне было веселее. Котенок сбежал, и папа ночью несколько часов кряду бродил по улице с фонарем и звал шепотом: «Кис-кис-кис-кис».

Я рассказывала Лили о тоскливых вечерах и несостоявшихся разговорах, но ведь отец пропадал на стройке ради меня. Не отдохнув как следует, с измученной душой, он каждый день поднимался на рассвете и отправлялся на работу, приносившую весьма скромный заработок. Я так часто сетовала на тяжелое детство, но, если разобраться, я ведь ни в чем не нуждалась. Папа заботился об этом.

Неужели я все истолковала превратно? Или это юность и оптимизм Лили раскрашивали мое прошлое широкими розовыми мазками? Потолковать бы с моей мудрой дочерью более обстоятельно. Жаль, времени нет. Снег заметал ветровое стекло белыми хлопьями.

– Ну хорошо, пойдем вместе, – уступила я. – Только я пойду первой. Мне нужно побыть с ним наедине, прежде чем вас познакомить.

– Ладно, – кивнула Лили и протянула руку. Мы скрепили уговор рукопожатием.

Было всего семь часов, но пансионат уже затих. Благоговейная тишина лежала вокруг, словно местные обитатели, как дети, затаили дыхание в ожидании рождественского утра. Эхо наших шагов по плиткам вестибюля разорвало покров таинственного безмолвия.

– С Рождеством! Добро пожаловать в «Золотой фонд». – Навстречу нам из-за конторки поднялась бойкая молодая женщина. – Что-то мне ваше лицо незнакомо. Вы к кому-то из наших постояльцев?

– Да, к Митчу… – Я запнулась, откашлялась. – К Митчеллу Кларку.

Чужое и одновременно такое родное имя. Я еле удержалась, чтобы не сорваться с места, не броситься бежать. Прочь? Или броситься по коридору, выкрикивая это имя, пока из какой-нибудь комнаты не появится папа? Не знаю.

Что-то изменилось в лице женщины. Она улыбнулась:

– И куда я смотрю? Вы же с ним как две капли воды.

– Ничего подобного! – выпалила я и замолчала, грубо вышло. – Все всегда говорили, что я вылитая мать.

– Ну, глаза-то у вас точно отцовские, – извиняющимся тоном сказала дежурная.

Я ничего не ответила.

Она сцепила руки, глубоко вздохнула:

– Так или иначе, мы вас ждали.

– Что? – Я нашла руку Лили, сжала. – Как это – ждали?

Женщина слабо взмахнула руками:

– Я вас напугала? Простите ради бога! Просто… Не знаю, что и сказать. Давайте я его позову.

Она взяла телефонную трубку, набрала короткий номер.

– Вы звоните моему отцу?

Она покачала головой, повернулась к нам спиной, отошла на несколько шагов.

Я нервно глянула на дочь, но та завороженно рассматривала колоссальную елку в центре фойе.

– Можно? – Лили подняла на меня восхищенный взгляд.

– Конечно, – улыбнулась я. Пусть идет. Все лучше, чем слушать этот странный разговор.

Дежурная вполголоса что-то быстро говорила в трубку. Наконец она закончила беседу и со смущенной улыбкой подошла ко мне.

– Он сейчас будет здесь.

– Он?

Дежурная не ответила, притворившись, будто углубилась в изучение каких-то бумаг.

Я вздохнула и присоединилась к Лили, разглядывающей разномастные украшения, висящие на елке. Пусть не думают, что я нервничаю. Но сердце мое трепыхалось как пойманная рыба.

Какое странное все-таки место. Запах дезинфекции и старости, но больничный дух растворяется в аромате хвои. И тишина, от которой мурашки по коже. И жутковатые звуки, иногда нарушающие ее.

Что, если отец парализован? Опутан проводами и подключен к аппаратам? Увидит меня и начнет клясть за то, что ни разу не навестила? Что, если… Нужны ли мне ответы? Бежать надо… Подхватить Лили – и к двери, пока еще больше не запутала и без того исковерканную жизнь…

На плечо легла чья-то рука. Поздно бежать.

– Рэйчел?

Я замерла. Это не папин голос…

– Дядя Купер? – прошептала я, оборачиваясь.

– Привет, милая.

Два слова – и из меня словно стержень вынули. Я вцепилась в него, припала, прижала к себе. Сколько же лет прошло? По-моему, я была еще девчонкой, когда мы виделись в последний раз. Совсем старик, морщинистый, седой. Но спина прямая, и, судя по всему, с головой у него полный порядок.

– Что ты здесь делаешь, дядя Купер? – Я отстранилась, вглядываясь в знакомое лицо. – Я думала, ты в Нью-Йорке живешь?

Он качнул головой.

– Когда ушел из фирмы, обнаружил, что город мне больше не подходит. А потом у твоего отца случился удар, и показалось вполне разумным, что два брата-холостяка будут доживать век под одной крышей.

Я разглядывала дядю. Никаких признаков, что ему необходим дом престарелых. На восемь лет старше отца, а выглядит для своего возраста замечательно.

– Почему здесь?

– Отсюда рукой подать до лучшего в здешних краях ракового центра.

– Рак?

– Лейкемия. Мне осталось полгода, так врачи говорят.

– О господи, дядя Купер…

– Милая, они мне уже пятый год это говорят. – Он подмигнул.

– Почему ты мне не позвонил? Не сказал, что уехал из Нью-Йорка… что у тебя рак…

Ну да, стену, разделившую нас, я возвела своими собственными руками. И все же…

– Когда я сюда вернулся, твой отец мне сразу сказал, что ты хочешь жить своим умом. Если, говорит, мы ее любим, то должны уважать ее желания. Должны отпустить ее. Логика, я бы сказал, странная. И, поверь мне, он чуть не помер, следуя им самим установленным законам. Но он всегда верил: придет день, и ты объявишься. – Дядя улыбнулся. – И вот ты здесь.

То же самое сказал тогда Макс: «Ты здесь». Жизнь, как река, прибила меня к тому берегу, где когда-то все началось. Где было мое место.