Книга Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки - Сергей Юрьевич Ежов

виду конкретные имена?

— Да, вы очень догадливы, Юрий.

— Даю Вам полный карт-бланш на работу с любыми исполнителями. Только прошу Вас воздержаться от сотрудничества с сомнительными личностями вроде Вишневской, Кристалинской или Мондрус.

— Почему Вы их считаете сомнительными личностями?

— Антисоветчики и русофобы. Впрочем, это одно и то же.

— Хм-хм. А знаете, в чём-то Вы правы. Хорошо. Я понял, о каких исполнителях Вы сказали, и переговоров с ними вести не буду, даже если обратятся напрямую. Ну, всё. Главное мы обсудили, детали решите с куратором, а если возникнет нечто важное, звоните, не стесняйтесь.

Мы церемонно пожали друг другу руки, и присоединились к остальным.

К вечеру мы получили бумаги о сотрудничестве с консерваторией, грамоту от музыкального училища и отправились на вокзал, где нас ждал тот же вагон, правда, с другой проводницей.

Поезд Новосибирск — Курган, 23.15 06.01.1971 год, среда

Колёса ритмично стучат под полом вагона, за окном выросшая на две трети диска Луна, на столе чай, пирожки и сладости. Ирина Сергеевна забралась на диванчик с ногами, сунув под спину подушку. Я облокотился на стол, подперев кулаками подбородок. Кстати, чисто Бобровская привычка, вот что значит память тела.

— И всё-таки, Юрий, я так и не поняла, что произошло! Никому не известный ВИА из Тмутаракани вызывают в столицу Сибири, принимают на высочайшем уровне… Грамоты, соглашение о сотрудничестве… Нас разве что первый секретарь обкома партии не обласкал! Почему? Ради чего?

Молчу и думаю.

— Юрий, выскажись, наконец!

— Ирина Сергеевна, Вы «Три мушкетёра» читали?

— Разумеется, а что?

— А то, что мы с Вами как Атос с Д’Артаньяном оказались в эпицентре какой-то могучей интриги, в которой задействованы начальники таких уровней, что страшно и подумать.

— И что же нам делать, Юрий?

— Нам надо провести свою партию так, чтобы и самим остаться в живых, и не слишком расстроить тех, кто сделал на нас ставку. Знаете, как загорелись глаза у милейшего Ильи Исидоровича, когда я сказал совершенно правдивую гадость о Вишневской? А ещё нам надо не обозлить тех, кто не делал ставки на нас.

— О какой Вишневской, о доценте?

— Нет, об оперной певице, Галине Вишневской. Стерве, воровке, склочнице. Убеждён, что у неё и руки в крови — наверняка не одну душу довела до самоубийства. Мерзкая личность: антисоветчица, русофобка и сионистка.

— Сурово ты о ней.

— В самый раз.

Не рассказывать же, что о Вишневской я читал там, в будущем, а о ней писали не только панегирики, случалось что проскальзывала и правда. Заслуги этой женщины в деле разрушения идейной основы СССР так велики, что дождь наград от постперестроечных хозяев России не прерывался до самой её смерти.

— Ну и что нам делать, мой верный Д’Артаньян?

— Жить, мой благородный Атос. Нам надо придумать ход, чтобы не быть разменной пешкой. До статуса самостоятельной фигуры нам как до Японии пешком, а вот сделаться популярными стоит попробовать.

— Уже.

— Что уже?

— Когда мы сели в поезд, какая музыка звучала?

— Ох ты ж! Действительно!

И, правда, из динамиков звучали наши песни. Валерка и Кайрат тогда пихали меня кулаками в бока, но я, занятый совсем другими мыслями, просто отмахнулся.

— А между прочим, это поезд в противоположном направлении! И ты обратил внимание на качество записи?

— Нет.

— А я обратила. Качество совсем даже неплохое: кто-то скопировал нашу катушку на хорошем оборудовании.

— Ну что же, надо двигаться в том же направлении. Приедем домой, обратимся к директору, он выйдет на руководство нашей Целинной железной дороги, а те, может, обратятся и повыше.

— Ты о чём?

— Пусть нас запишут в хорошей студии, и копии высокого качества распространят в поездах. Вот это реклама! И обратите внимание, практически задарма.

— А что? Мы на всех углах кричим, что мы железнодорожники… Так и сделаем! А для конверта попросим разрешения сфотографироваться в железнодорожной форме.

На Луну набежало облако, за окном воцарил беспросветный мрак, вагонные колёса застучали неритмично, и сам вагон угрожающе зашатался.

— Что это, Юрий? — испугалась Ирина Сергеевна.

— Ничего страшного, стрелку проехали.

— Юрий, а ты сможешь написать какое-то большое произведение?

— Симфонию? Можно, конечно, но кто её будет слушать? Знаете, Ирина Сергеевна, когда мы ездили в Ленинград, там по какому-то поводу, уж не помню по какому, повели нас в архив Ленинградского отделения Союза композиторов, на улице Воинова, дом 34. Завели нас в огромную комнату, раза в два больше нашего школьного спортзала, и там стеллажи, от пола до потолка, а потолки там — метров пять, а может и семь. Стеллажи забиты папками, а папках — симфонии да оратории, написанные ленинградскими композиторами. Представляете? Только в этом помещении не менее чем сто тысяч экземпляров, если не больше, никому не нужного выверта мозгов.

— Отчего же не представлять? Я была в архиве Новосибирской консерватории, там и ораторий, и симфоний, и кантат тоже больше, чем нужно. Значит нужно написать то, что будет слушать народ.

— Но тогда эту вещь не примут искусствоведы?

— Ошибаешься. Среди искусствоведов тоже идёт острая борьба. Скажем, если некий Лазарсон ругает какое-то произведение, то обязательно найдётся какой-нибудь Нейхельбаум или Бундович, которые будут хвалить его, поскольку они конкурируют или просто поссорились с Лазарсоном.

— Ну, хорошо, договорились. Приедем домой, я начну работу.

Хорошо быть железнодорожником! До родной станции Пресногорьковская мы доехали в том же вагоне: его просто перецепили к поезду, идущего от Кургана на Кокчетав, причём нас даже не стали будить во время манёвров… За время гастролей все вымотались, перенервничали, а в поезде расслабились, и под успокаивающий стук колёс проспали часов по пятнадцать, причём я спал бы и дольше, поскольку допоздна болтал с Ириной Сергеевной. Проснулись мы, когда пересекли границу Кустанайской области, и настала пора готовиться к выходу. Проводница суетилась вокруг нас, как вокруг родных, старалась всячески угодить… Так что на прощание мы и ей подарили катушку с песнями и своими подписями, благо, у нас оставалась последняя.

Темиртау, 12.40 24.03.1971 год, среда

В этом году республиканский конкурс художественной самодеятельности организовали в Темиртау. Должны были провести в другом городе, но по какой-то привычке перенесли, и это хорошо. По крайней мере, нам вполне удобно добираться. На поезде «Москва — Караганда» нам выделили три купе в купейном вагоне, а из Караганды в Темиртау бегает электричка. Правда, при пересадке, поскольку времени было мало, помучались с чемоданами и кофрами, но справились.

Разместили нас просто шикарно: в ведомственной гостинице связистов, в двухместных номерах, только Ирине Сергеевне, как