Книга Эмигрант. Испанская война - Даниил Сергеевич Калинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правительство Испанской республики также не спешило оказывать военную помощь северянам. Решающий успех франкистов был обусловлен абсолютным господством в воздухе немецких легионеров. Об этом было сказано уже не раз. Естественно, переброска крупного авиационного отряда с центрального фронта могла переломить ход битвы. Тем более, главный враг «красных» лётчиков – легион «Кондор» – воевал здесь в полном составе. Однако помощь пришла слишком поздно: всего около десяти самолётов перед штурмом Бильбао. Капля в море… Были также предприняты второстепенные наступательные операции – на Суговию и Уэска, которые закончились провалом. Они даже не смогли отвлечь на себя хоть сколько-нибудь значительные силы националистов. И сами попытки помочь баскам предпринял уже новый глава республиканского правительства Негрин; Кабальеро же не считал спасение Северного фронта приоритетной задачей.
В конечном итоге, тяжёлые потери, неудержимое отступление и отсутствие надежды на реальную помощь, сломало командование и руководство басконцев. Солдаты ещё дрались, ещё предпринимались попытки нанести сильные, хоть и несогласованные контрудары, – но уже выпускались из тюрем политические заключённые, уже отказывались взрывать мосты и заводы…
За Бильбао можно было долго сражаться, можно было в упорных уличных боях вымотать наступающих франкистов. Столица басков могла повторить судьбу Мадрида, а начатое масштабное наступление «красных» на центральном фронте как минимум подарило бы отсрочку. Но сломленные баски оставили город…
Боевые действия несколько затмили одно очень важное событие: 3 июня в «авиакатастрофе» погиб генерал Мола, – командующий «северной» армией националистов. Он был ярым монархистом и пользовался огромным авторитетом среди тех же наваррцев. Кроме того, до возвышения Франко именно Мола был военным лидером восстания. Может быть, я бы и поверил в то, что произошёл несчастный случай, однако месяцем ранее Франко обеспокоился вопросом централизации власти в своих руках. В разгар боёв19 апреля был обнародовал «Декрет об унификации» – создавалась единственная партия: «Испанская фаланга традиционалистов и хунт национал-синдикалистского наступления». С недовольными каудильо легко расправился, посадив в тюрьму и выписав смертный приговор даже Мануэлю Эдилья – бывшему лидеру испанской фаланги. Но легко ли было заключить под стражу генерала действующей армии, чрезвычайно популярному в войсках? Пускай он и не проявил явных признаков неудовольствия, но какая-то информация могла «просочиться».
И всё встаёт на свои места. Как Франко стал лидером реакционных сил? Сумел договориться с итальянцами и немцами о помощи, а те очистили Гибралтарский пролив от кораблей Республики. Переправился на континент во главе собственной гвардии – регуларес. Чтобы о них не говорили, но боевые качества марокканцев всегда оставались очень высокими. Совершил стремительный марш по южной Испании, и везде, где появлялись регуларес, была обеспечена победа фалангистов. И вот он, секрет успеха – два мощных столпа: регуларес и военная помощь. Это они вывели Франко в лидеры.
Однако Мадрид франкисты (уже франкисты) взять не смогли. Затем последовали тяжелейшие бои на Хараме, в ходе которых регуларес понесли огромные потери. А военная помощь со стороны Италии и Германии оборачивалась политической зависимостью: воины «дуче» даже не пытались скрывать свои захватческие намерения. То-то испанцы обоих лагерей радовались, когда итальянцев разбили на Гвадалахаре! …под Франко зашатались оба столпа.
А Мола наоборот, начал их обретать. Одним из них могли стать рекете, которые, безусловно, пошли бы против зависимости от итальянцев или немцев. Другим столпом было уважение, помноженное на предстоящую победу на Севере. Громкую победу, которая стала бы неизбежной после падения Бильбао!…Гибель Молы была для Франко очень своевременной.
И тут возникает ещё один вопрос: а кто всё-таки отдал приказ о бомбардировке Герники? Я прочитал все газеты, которые оказались в моём распоряжении, а солдатские слухи отлично дополняли картину. Ситуация получалась следующая: Франко отрицал любую причастность своих ВВС к уничтожению города, немцы и итальянцы также отказывались брать на себя ответственность. Официальной была признана версия, что баски сами сожгли (священный для них!) город. Конечно, это была ложь, шитая белыми нитками.
Результат от разрушения Герники также был неоднозначен. Анархисты стали разбегаться, бросили фронт, что обеспечило наш рывок к Бермео. Однако их части итак были самыми нестойкими. Остальных же басков гибель священного города сплотила и дала новый толчок к яростному (пусть и недолгому) сопротивлению. Гибель Герники вызвала также глубочайший международный резонанс, результатом которого стала открытая Францией граница и увеличившийся приток добровольцев в интербригады.
И кто отдал приказ? Франко? Ему-то это зачем? Во время наступления на Мадрид, «союзная» авиация не предпринимала попыток уничтожения города. Зато в день начала боевых действий на Севере сильнейшей бомбардировке подвергли Дуранго. И этому преступлению не предали такой же известности лишь потому, что в Дуранго не случился столь страшный пожар, который нанёс основные разрушения Гернике. А кто отдал приказ? Командующий фронтом генерал Мола. Ещё один повод считать его смерть неслучайной: возможно Франко как-то хотел отмежеваться от действий жестокого генерала.
Впрочем, Испания всегда была страной, где процветали политические интриги и борьба за власть. Очень скоро моё внимание отвлекло другое событие и связанная с ним ситуация.
… – Подлый мерзавец! Так ты отплатил мне за спасённую ногу?! Лучше бы её тебе отхватили по самые….! Да как ты вообще посмел?! Проклятье, ведь я тебя предупреждал! Из-за тебя мою дочь не возьмёт в жёны ни один честный баск! …завтра же ты отправляешься под Брунете. Надеюсь, больше тебе не повезёт!
…После падения Бильбао и захвата Бискайи война на Севере не закончилась. Ещё оставались в строю Сантандер и Астурия, ещё жива была армия басков. Так что помощь им не теряла главного смысла.
И республиканцы её оказали. Да ещё как! Под Брунете началось масштабное наступление «красных», цель которого, очевидно, заключается в окружении Мадридской группировки франкистов. Если это произойдёт, то в войне наметится коренной перелом. Вот где немецким лётчикам небо покажется «в овчинку»!
Только я-то воевал по другую сторону. Да даже не важно по какую: в очередной мясорубке шансов выжить было одинаково мало у всех…
Айнгеру был взбешён. Отцовская обида за дочь, помноженная на неприязнь ко мне как к захватчику и иностранцу (иной веры!), да плюс ко всему взрывной темперамент горца – всё это нашло выход в гневе. Он не желал ничего слушать и слышать, поскольку картинка, выстроенная в его голове, была конечна. И всё-таки я попытался:
– Послушайте, вы говорите о том, чего не было! Я и Дуниша любим друг друга, я хотел бы просить…
– Что?! Не было?!! Кому ты рассказываешь! Или ты думаешь, что я не понимаю, чего хочет солдат от наивной девчонки?! Твоя радость, что ты её совратил, а не изнасиловал! Иначе я бы тебя своей рукой…
– Да послушайте меня! Мы любим друг друга, это взаимно! Я хотел бы…
– Да мне плевать, что ты там хотел!!! …запомни, русский: Дунишу ты больше никогда не увидишь.
Последние слова прозвучали как выстрел. Если вначале я несколько оробел под напором баска, то сейчас с трудом удержал себя от того, чтобы не кинуться на Айнгеру. Только мысль о Дунише остановила меня: я не хотел, чтобы она страдала из-за отца.
……………………………………………………………………………………..
Не буду скрывать, поначалу я отчаялся. Хотелось кричать, рычать, кого-нибудь, наконец, убить! Но в тоже время к горлу подбирался огромный ком, мешающий не только есть и пить, но даже дышать. Дуниша, моя Дуниша, моя любимая… Сколько бы я отдал лишь за то, чтобы ещё раз её увидеть, обнять, почувствовать девичье тепло и нежный аромат её волос… Ещё раз её услышать, почувствовать её губы в поцелуе! Просто поговорить с ней, по-людски попрощаться… Разве многого я хотел?!
Однако уныние – грех, а слёзы делу не помогут. Я мужчина, я воин, я через столько прошёл, – и неужели кто-то меня остановит на пути к любимой, неужели я спасую тогда, когда на кону моё сердце?!
Как только я перестал унывать, сердце разожглось дикой, яростной надеждой. Я увижу её!
