Книга Зэк - Борис Седов

– Так ли уж тюрьма справедлива, Василий Тимофеич? – спросил Иван. Граф вздохнул, надолго задумался.

– Не все так просто, Сергеич, – ответил после паузы. – Тюрьма – она разная. Я человек старый, я еще ЖИГАНОВ некоторых застал. Наслушался их рассказов о нэпманском времени. Колоритные, доложу я тебе, были личности… С шиком жизнь прожигали, нэпманов грабили, на лихачах раскатывали. Ботиночки «джимми», брюки «оксфорд», наганы-браунинги, малины-марухи. Кровь, однако, лили не по-божески. Но и их уничтожали безжалостно. Кого при арестах, кого в лагерях… Вообще, тоталитарные режимы жестко действуют – им «альтернативная власть» не нужна. Железный Римлянин Бенито Муссолини на Сицилии ой полютовал, но донов тамошних прижал крепко. Да и Шикльгрубер в фатерлянде уркаганов тамошних – фрицев-гансов – на айн-цвай перековываться в лагеря пристроил. Арбайт махт фрай! И у нас то же самое было: в тридцатых годах всю ментуру подчинили ОГПУ. А ОГПУ – это, батенька, орган карающий. Хотя они больше по политическим били, но и блатным в ежовых-то рукавицах не сладко пришлось…Я к чему такой исторический экскурс устроил? Да к тому, что закон воровской от жиганов происходит, по которому тюрьма и живет. Или, по крайней мере, должна жить. Потому что закон воровской на справедливости построен.

– Ой ли, Василий Тимофеич? – усомнился Иван.

– Именно так, Иван Сергеич. На справедливости. Закон не с бухты-барахты появился. Он арестанту необходим. Он учит жить достойно, по совести, и пресекает беспредел. Закон направлен на защиту правого и наказание виноватого. Задумайтесь, Иван Сергеич: где больше всего беспредела? На общем режиме. А почему? Да потому, что сидит там шпана. Традиций не знают, закон не уважают. Стучат куму друг на друга – караул! Опускают людей, насильно петушат. А закон-то обратного требует: не стучи. Не бери чужого. Не унижай человека. Опустить кого-либо без серьезных оснований не моги! Даже если упорол человек косяк – он имеет право на разбор. И на защиту. Да взять тот же случай с Пароходом. Вот до чего додумался – дырявого натравить на человека! Я давно сижу, но с таким не сталкивался. Слышал, что бывают на дальних лагерях такие вещи, но сам не сталкивался… Впрочем, Парохода судьба наказала.

– А соблюдается закон-то? – спросил Таранов с иронией.

– В том-то и беда, что часто не соблюдается, Иван Сергеич. Вырождаются традиции, мельчают люди. Уже и воры совсем не те стали. Раньше как было? Если ты вор – живи вором. Семьи у вора быть не должно, дома быть не должно… с властями – никаких контактов. Я еще старых воров застал. Удивительные были люди. Кремни. По полжизни на зонах. Но порядок держали. Если вор на зоне – там порядок. Правильный вор зону держит. Сам из БУРа[13]не выходит, на воде и хлебе, но беспредельничать никому не дает, зону греет, вопросы решает. Изводили воров всячески. Стравливали между собой, ломали… навязали «сучью войну». Некоторые – даже неглупые люди – считают, что «сучья война» сама по себе произошла. Что, мол, правильные воры схлестнулись с теми, кто кодекс воровской нарушил, от власти оружие принял и на фронт пошел. Но не так все просто… Были, конечно, воры, кто фронтовиков «суками» посчитал. Были. Однако же и рука властей здесь присутствовала. Не даром же аккурат в 47-м вышел Указ об усилении ответственности за кражи. Менты ловко сложный момент использовали. Пошла между ворами резня – кровавая. Страшная. А менты здесь «помогали» – загоняли в одну зону и правильных воров и «ссученных». Если не удавалось между собой стравить – мужиков натравливали. Ох, лютая резня шла. Тогда, в конце сороковых – начале пятидесятых, много блатарей погибло. Тяжелое было для воров время, трудное… Про тех, которые сломались или отошли, – молчу. Но те, что выжили и выстояли, закон блюли. Теперь – нет. Пришли молодые, наглые, жадные. Жизнь человеческую ни в копейку не ставят. Слово «достоинство» им вообще неизвестно. Одни доллары в глазах… Такой орел на зону поднялся и сразу шасть – крыло[14]надел… Нет, Иван Сергеич, не соблюдается нынче закон. Половина тех, кто себя ворами называет, не воры давно уже… чего ж от шпаны требовать?

– А все же по-прежнему коронуют людей, – заметил с ехидцей Таранов.

– Коронуют, – согласился Граф. – Он, понимаете ли, в офисе сидит, по трем телефонам разговаривает, пять вилл в Европе имеет, а туда же – вор. Или, как минимум, – авторитет. У лаврушников и раньше это было: двадцать лет юноше, всего одна ходка по смешной статье, но уже – «вор»… Ясное дело, что за деньги да по связям «уважаемый батоне» титул получил. Не про всех говорю – я в «Белом лебеде» с грузинами сидел, с дагестанцами – убежденные босяки есть среди них. Не гнулись, не ломались. А уж в «Белом лебеде» кумовья не одного блатаря перемололи. На что был крепкий человек мой тезка – Вася Бурят – а из «лебедя» вышел он другим человеком. Я никого не осуждаю. Каждый свою жизнь сам строит. Годы, за проволокой проведенные, не воротишь. А их, таких годков, много иной раз набегает… При Андропове, в 83 году, ввели в УК статью 188-3. Называлась «Злостное неподчинение законным требованиям администрации ИТУ». Специально, чтобы отрицалово[15]ломать. По этой статье человеку могли бесконечно, раз за разом, к сроку добавлять от годика до пятерочки. Ой, мама, караул! Полностью надежды лишали человека. А ведь многие – не все, но многие – наперекор судьбе шли. Так-то, Иван… но теперь уже мало таких. Почти совсем не осталось. Вот в тебе вижу хребет, характер. Но судьбы такой не желаю. На своей шкуре испытал. Двадцать пять годочков – это, Иван Сергеич, очень много.

Граф умолк. Таранов тоже молчал. Он думал о себе. О своей жизни… о том, что ждет его впереди.

– Все будет хорошо, Иван Сергеич, – сказал Граф, как будто угадал его мысли.

– Что?… А-а, да, конечно. Все будет хорошо… Можно задать очень личный вопрос, на который вы, Василий Тимофеевич, можете, если не хотите, не отвечать?

– Задавайте, Иван Сергеич… отвечу. Я даже догадываюсь, о чем вопрос: о потерянных годах… верно?

– Верно. Если вы не хотите отвечать…

– Отвечу, – сказал Граф. – Я ведь и сам себе его задаю. Довольно часто задаю. Не жалею ли лет, проведенных за решеткой? Хороший вопрос… И да, и нет, Иван Сергеич. И да, и нет. С одной стороны, в тюрьме-то ничего хорошего нет. Убитые годы. Тоска по воле страшная, нечеловеческая. Я бегал дважды. Пуля до сих пор сидит во мне. Не стали доставать – думали, помру я. Но я не помер, выжил, как видите… А с другой стороны, я ведь прожил очень интересную жизнь. Я судьбе благодарен. Она меня со многими удивительными людьми сводила. В том числе здесь, в этих стенах. Жалею ли я о своей жизни? Нет, пожалуй что, не жалею. Это очень трудно объяснить, но… но лучше я прочитаю вам стихи. С автором я, кстати, познакомился здесь же, в централе.