Книга Сердце двушки - Дмитрий Емец

– Лена, ты тут самая нормальная! Что у вас стряслось? – спросила Суповна.

Лена неохотно оторвалась от шарфика:

– Они дежурили и поссорились. Потом помирились, но тут пришел Вадюша и стал развивать тему, что, мол, давайте каждый исправит свои недостатки, а потом возьмется за недостатки других! Ну, Андрей брякнул, что у него нет недостатков. Федор стал перечислять его недостатки, чтобы ему помочь, значит, исправиться… Андрей завелся. Потом Андрей врезал Федору – и вот…

Суповна разжала руки и, уронив Федора и Андрея на пол, с гневом уставилась на Вадюшу.

– Сказано тебе – помирились! Ты своей болтовней мне чуть дежурных не угробил! А ну пошли поболтаем по душам! Ты поможешь мне исправить мои недостатки, чтобы я потом исправила твои! – сказала Суповна и, подхватив за шкирку уже Вадюшу, повлекла его на кухню. Вадюша жалобно простирал руки к кухонной Наде, а та жалобно простирала руки к нему, однако следовать за ним не решалась.

Макар под шумок стянул три порции вчерашнего омлета, сунул их в кастрюльку и ретировался к гиелам. Он дежурил у гиел чаще остальных. С гиелами ему нравилось. Огромные, слюнявые, да еще ядовитые… ну круто же! Опять же можно было вооружиться, сняв со стены на первом этаже что-нибудь эффектное – арбалет или алебарду. Причем лучше сделать это на глазах у младших шныров, например Евы или Дины. С появлением младших шныров жизнь Макара стала интереснее. Он все время терся рядом с младшими шнырами, держал руки в карманах, поплевывал, и весь его вид говорил: «Да смотрите же на меня! Какой я крутой!»

И им действительно восхищались. Макар умел произвести впечатление. Говорил мало и веско. Сдувал челку со лба. Ходил враскачку, будто не умел передвигаться иначе как в седле. Ловкость имел кошачью. Легко мог заскочить на крышу сарая, едва коснувшись ее руками. К тому же Макар давно нырял на двушку и часто приносил закладки.

Хотя Макару больше всего нравилась Юля, он проявлял интерес также к Еве и Дине. Маша для него была слишком умна, а Макар побаивался умных. Такая только взглянет – а ты уже знаешь, что тебя и посчитали, и взвесили, и ярлычок тебе приклеили: нет уж, я так не играю.

Еву Макар, правда, тоже побаивался. Главным образом из-за непредсказуемости ее реакций. Скажешь ей что-нибудь невинное, вроде: «Ну и ча? Как ты ваще? Обживаешься?» – она вдруг вспыхнет. И вокруг все тоже вспыхнет. А в другой раз по спине ее двинешь, когда она какую-то глупость сделает – начнет, например, кобыле крылья руками пригибать, – а Ева ничего, не обидится, только расхохочется. И так легко тогда становится на душе, так хорошо!

С Диной было попроще. Чуть что – она сразу начинала мурлыкать и тереться щекой о плечо. Смущало только, что до этого она и Кузепычу о плечо терлась щекой, и Максу, и Боброку. Казалось, схвати сейчас Дину огромная рука и перенеси ее на базу ведьмарей – она после короткого испуга так же спокойно терлась бы и о плечо Гая. И почему тогда за ней прилетела золотая пчела?

Но об этом Макар думал лишь мельком. Он вообще особо не заморачивался, чтобы о чем-то думать. Человек – как взрыхленная почва. Ежечасно, как семена, небесный ветер приносит на его поле самые разные мысли – иногда легкие и светлые, иногда великие, иногда темные. Но прорастают лишь те, для которых почва приготовлена. Остальные же уносит ветром.

В общем, Макар упивался своей крутизной и тем, что новички смотрели на него снизу вверх. Его не смущали никакие неудачи. Выстрелит в цель из арбалета, не попадет в мишень, но и тут не смутится: «Ну, че вам сказать? Болт не той конструкции! Зарядим другой!»

Порой Макару хотелось подразнить кого-то из новичков. Он хлопал по плечу Федора и произносил:

– Взгляните на этого гномуса! Покупает блоками пшикалки от комаров и превращает ШНыр в газовую камеру! Как он вчера вечером с пшикалкой за комаром гонялся! Обпшикал его всего с головы до ног. Комар вымок, дрожит весь, крылья прилипли, а этот все пшикает и пшикает.

Средние и младшие шныры хохотали. Федор же, багровея, шипел в свой телефон:

– О’кей, гугл! Как намекнуть, что он вторгается в мое личное пространство? Давно к нему отравленная иголка на тараканьих ножках не подползала?

Юля, посмеиваясь, посматривала на Макара и вертела на пальце янтарный брелок. Цепочка, на которой висел брелок, была длинновата – сантиметров пятнадцать. Внутри – крылышко насекомого, капля воды и небольшой кусочек коры. Старшие шныры угадывали в янтаре мощную закладку. Несильно тюкнешь этим янтарем по лбу боевую ведьму – будет не боевая ведьма. А если разбить брелок о каменную стену, то крылышко, капля и кора соприкоснутся и вопрос со сносом ШНыра будет решен в считаные секунды.

Юля исследовала Подземья ШНыра. На поверхность поднималась полуживая, с синими кругами под глазами. Из оборудования кроме фонаря таскала с собой только саперку. Саперка была из особой стали, ручной доводки. Всегда тщательно заточенная, она резала землю как масло. Однако новичкам все саперки пока казались одинаковыми. Их больше привлекали броские вещи – арбалеты, нерпи, куртки из драконьей кожи.

Порой и Макар увязывался за Юлей в Подземья, но ему там быстро становилось не по себе. Холодно, сыро, темно. Многие тоннели затоплены грунтовыми водами, так что идешь где по колено, а где и по пояс в воде. Луч шахтерского фонаря бьет вперед, а после рассеивается. Съедается темнотой. Голова сама собой вдавливается в плечи. И зачем первошныры рыли эти колоссальные тоннели? И чем? Неужели лопатами и кирками? Слишком большой объем работ, поскольку шныров даже в лучшие времена редко набиралось больше сотни. Спрятать под землей пегов невозможно. Прятаться самим? Но для этого необязательны катакомбы, точной протяженности которых никто не знает. Достаточно оборудовать несколько удобных подземных убежищ. Юля предполагала, что тоннели как-то связаны с двушкой, но это были лишь предположения.

Много времени Макар проводил в пегасне у Грозы – светло-серой «в гречке» кобылки, дочери Афродиты. Гроза уже вошла в силу, и Макар мало-помалу начинал на ней летать. Вначале небольшие круги над полем, потом над ШНыром, потом вдоль ограды ШНыра. На нырки пока не отваживался.

Как-то, ведя Грозу по лугу, он не заметил колючей проволоки, болтавшейся на завалившемся столбике. Гроза запуталась передней ногой и, растерявшись, рванулась. Раны от ржавой проволоки долго не затягивались. Ногу раздуло. Макар волновался, сидел у Грозы часами. Часто пешком ходил в ветаптеку в Наумово.

Порой его сопровождал Родион, с которым Макар неожиданно сблизился. Родион опять метался. Его терзала дикая жажда физических удовольствий и красивой, какой-то другой жизни.

– Скучно здесь! Если б можно было уйти в отпуск! Не сливаться с закладкой, не уходить из ШНыра, а просто в отпуск! Пожить в свое удовольствие – и опять вернуться! – как-то сказал он Макару, когда они, утопая в грязи, шли по лесной дороге. Земли на каждую подошву налипало столько, что ногу приходилось выдергивать вертикально вверх, а потом так же вертикально опускать вниз.

– Бабло нужно! – деловито сказал Макар. – Без бабла разве проживешь нормально?