Книга Что гложет Гилберта Грейпа? - Питер Хеджес

Я прерываю его разглагольствования, мол, в субботу сожгут школу.

Такер замолкает. И тут же говорит:

— Да знаю я, Гилберт. Целое событие из этого делают. Пожарная техника притащится из самого Мотли.

Не свожу с него глаз. И тут на меня как накатило. Говорю, а у самого голос дрожит:

— Нашли повод для веселья. Ну прикинь, да?

— По мне, так нечего распыляться на всякие облезлые хибары. Я за будущее. А будущее — это «Бургер-барн». Ты мне кайф пришел обламывать, что ли? Хочешь мне весь день испоганить? Фигос под нос.

И этого человека я еще называю своим лучшим другом.

Перехожу пустое шоссе и запрыгиваю на горячий капот своего пикапа. Такер не спешит — все еще шарахается по стройке. Издали кажется, что он отскакивает от поверхности Луны, как Нил-самый-крутой-астронавт-Армстронг. Мимо со свистом проносятся несколько фур с прицепами и легковушка без глушителя. Такер идет к своей тачке, лыбится, но смотрит исподлобья:

— Ну покеда, Гилберт.

— Эй, погодь…

Он останавливается. Знает ведь, что я не просто так приперся.

— Это… как там, — продолжаю я, — не хухры-мухры. — И делаю жест в сторону стройплощадки. — И для тебя это реально важно, да? Сколько ты ждал своего часа, и поверь, Такер, каждый дурак поймет: вот оно. Ну в смысле, это офигенно. Неделя-другая — и тут будет толпиться народ, а ты будешь всех кормить… и в общем… по-моему, это круто… что ты стал такой… ну ты понял…

Я распинаюсь, а Такер помалкивает. Фиговый из меня лицедей.

Наконец он произносит:

— Она не такая, как ты себе напридумывал.

— Ты о чем?

— Я ее раскусил. Позвал, значит, на свиданку. А она такая: «Не-а». Ну, облом так облом, бывает, правда? Но. Ей мало показалось — еще и выпендрилась: «Птица рыбе не чета».

«Жесть», — подумал я.

— И как по-твоему, Гилберт, рыба — это про кого? Кто из нас рыба?

Пожимаю плечами:

— Слушай, Такер, у девчонки явно мозги набекрень, и вообще ты заслуживаешь лучшего.

— Думаешь, я сам не допер?

— Ты заслуживаешь лучшего. Ты, конкретно.

Такер впивается в меня глазами. Он-то давно смекнул, что у меня на нее виды.

— Гилберт.

— Да, братан?

— Она гостит в старой халупе семейки Лалли. — У него аж горло перехватило. На глазах слезы выступили.

— А?

— В халупе Лалли, говорю!

— Хм.

— Мне еще раз повторить, Гилберт? Непонятно, что ли, выражаюсь?!

— Да нет, понятно, понятно.

— И там тебя ждут.

Я сказал спасибо, а он уже движок завел. Опустил стекло, высунулся и кричит:

— Большую ошибку делаешь!

Халупа Лалли — это в пяти кварталах от центральной площади, строение восьмое или девятое от водонапорной башни. Одноэтажный домишко, обшит металлическим сайдингом, — похоже, сейчас все с ума посходили: эта штука нарасхват идет.

Проезжаю мимо — велосипеда Бекки не видать. Три ездки туда-обратно. Дома вроде никого, во дворе все запущено. На четвертый, и последний круг пошел — и вижу: с крыльца мне какая-то старушенция машет, чтобы остановился. Ну, останавливаюсь.

Кричит мне:

— Вы, стало быть, Гилберт Грейп!

Сама костлявая, в чем только душа держится, а голосина — я прямо ошалел — как иерихонская труба.

— А я — бабушка!

Припоминаю, что видел ее тогда под водонапорной башней. Рядом с Бекки топталась.

— А, вечер добрый.

— Завтрак в восемь!

— Что, простите?

— За стол садимся. В восемь утра. Можно завтра вас ожидать?

Киваю, хотя мыслей никаких.

— Тогда до завтра, Гилберт Грейп, утром свидимся. Будем ждать!

27

С половины шестого утра я на ногах, дважды побрился, хотя растительность у меня — пух один. Несколько раз причесался: то обычным порядком, на косой пробор, то более дерзко — на прямой, а волосня какая в школе была, такая и сейчас. Оставил в итоге как обычно. А до этого так долго в душе намывался, что сейчас кожа на руках и ногах аж трескается от сухости. Для благоухания решил не смывать слой мыла: хожу теперь, как в пластик затянутый. Зубы почистил на совесть, прошелся зубной нитью, да еще ногтем пошкрябал желтый налет у основания резцов.

Позаимствовал у Эми наручные часы. На них без сорока секунд восемь, а я аккурат паркуюсь перед халупой Лалли.

Дважды чихаю — и бабушка Бекки отпирает мне дверь:

— Доброе утро, мистер Грейп.

Захожу в дом, где не повернуться от всяких безделушек, камешков и старинных фигурок.

— Располагайтесь, — говорит, а сама направляется в кухню.

Утопая в мягчайших подушках, сижу на старом диване с бело-голубой обивкой. Разглядываю тесную гостиную. На верхней крышке пианино — кружевные салфеточки и статуэтки животных: оленей, барашков, собачек. На книжном шкафу стоят фотографии. Бекки в младенчестве. Бекки — второклашка. Бекки — ученица предвыпускного класса. Бекки в розовом гимнастическом трико и с жезлом в руке. Бекки и ее родители: простецкого вида, ничем не примечательные люди. С каждого фото она смотрит пронзительно, будто из другого мира.

По дому плывет утренний аромат жареного бекона. Свешиваясь через подлокотник, заглядываю в кухню. Стол уже накрыт. В центре — кувшин со свежевыжатым апельсиновым соком, а рядом петух — подставка для салфеток. Нигде в доме не орет телевизор, и эта тишина бьет мне по ушам.

Минуты тикают; наконец меня приглашают к столу. Занимаю место, на которое указывает бабка. Она же наполняет соком мой стакан:

— Кофейку?

— Да, пожалуйста, мэм.

Старческие руки с бурыми пигментными пятнами льют мне в чашку кофе.

Бабушка улыбается.

— Омлет будете?

— Не откажусь, мэм.

Разбивая яйца, она отправляет скорлупки в раковину. Затем буквально на секунду выскакивает в коридор. Вернувшись к плите, помешивает вилкой яичную смесь на сковороде. Вот и готово. Мне подают еще бекон и тосты из белого хлеба, которые я скромно мажу клубничным джемом.

И только я нацеливаюсь сделать первый укус, как в кухне появляется Бекки: на ней шорты и футболка, в уголках глаз — мелкие крупицы сна. Растрепанная, как дикарка, и слегка припухшая, смотрит на меня и щурится от света: как пить дать, только что проснулась. Замечает мои аккуратно расчесанные пряди, полосатую рубашку, беззвучно смеется и вздыхает: дескать, ну даешь, Гилберт. И устремляется мимо меня, в санузел; снова тикают минуты, и наконец за дверью спускают воду. Возвращается: все такая же растрепанная и заспанная.