Книга Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

От сего предложения бедняга Арнольф Линзей забился вистерике. Это непостижимо! Причуды вздорного русского царя нормальному человекуневозможно понять! Государь ни разу не дозволил ему осмотреть больную царицу:лекарю приходилось довольствоваться лишь опросами Анастасии Романовны, а осмотрпроводили ее ближние боярыни – женщины, конечно, опытные, однако в медициненесведущие. На основании их уклончивых, приблизительных, стыдливых ответовпридворный врачеватель составлял для себя картину болезни, похоже, оченьдалекую от действительности, судя по тому, что лечение его оставалосьбезрезультатным. Но какому-то грязному, вшивому косноязычному сморчку-юродивомугосударь готов позволить коснуться белого, чистого тела жены! Конечно, вюродивом царь не видит мужчины; к тому же, у этих русских все, что связано стелесным и духовным уродством, вызывает приступы какого-то извращенного,брезгливого милосердия. Однако Линзей, бледнея от собственной храбрости,прошептал, что он лучше добровольно выпьет яду, чем перенесет такое поношениелекарских принципов, первый из которых есть: чистота – залог здоровья!

Иван Васильевич начал хмуриться. Линзей мгновенноперепугался и уже готов был запихать свои дерзкие слова обратно в глотку, нотут, к несказанному изумлению и облегчению архиятера, его поддержала царица.

Анастасия всегда пользовалась случаем выказать лекарюнеповиновение (была втихомолку убеждена: именно он некогда донес князюКурбскому, что болезнь царя мнимая, придуманная лишь для проверки верностибоярской!), однако на сей раз вступилась за Линзея. Нестерпима была сама мысль,что до нее дотронется своими заскорузлыми от грязи ручищами этот жестокосердныйстарикашка, который из-за какой-то там шубы обрек на смерть несчастного вора.Василий Блаженный уподобился в ее глазах разбойнику с большой дороги, которыйрежет несчастного путника за его богатую одежду.

Царь сперва и слушать не хотел царицу с Линзеем, однаковскоре невзлюбил Блаженного так же горячо, как они: прошел слух, будто кричалюродивый, что имя нового царя, который сядет на русский трон после ИванаВасильевича, будет Федор.

Как же так? Не царевич Иван, в честь рождения которого ввеликокняжеском селе Коломенском была воздвигнута церковь Вознесения и которыйне переставал радовать отца своей резвостью, здоровьем, весельем, а родившийсяв мае 1557 года хилый, немощный Федор?! Пророчество показалось государю такимневероятным и неприятным, что он ничего и слышать больше не желал о ВасилииБлаженном. Слава те, Господи, думала Анастасия, хотя бы один повод для распреймежду нею и мужем исчез!

Впрочем, жаловаться грех: чем дальше шло время, тем дальше впрошлое отходили их прежние нелады. Теперь она порою думала: а не померещилсяли тот страшный день, когда на золотистом, обагренном кровью песке передкрыльцом валялся заломанный медведем Васька Захарьин? Не померещились лисобственное беспамятство и лютая ненависть, которую Анастасия испытывала тогдак мужу? Она совершенно утратила власть над собой и почти не помнила, что всердцах выкрикивала, выплакивала ему.

Иван Васильевич тоже вышел из себя. Крикнув:

– Собака умней бабы, на хозяина не лает! – так ударил женукулаком в лицо, что она отлетела к стене.

Разъяренный царь подскочил к Анастасии и уже занес посох,чтобы обрушить на голову. Боярынь ветром вынесло из палаты. Они были убеждены,что государь сейчас убьет строптивую жену, однако никто не хотел сделатьсяследующей жертвой, необдуманно вступившись за нее.

Но зуботычина отнюдь не отрезвила Анастасию, а страх незаставил замолчать. Чувствуя, как сочится кровь из рассеченной щеки, а взатылке нарастает звон и гул (она сильно стукнулась головой), выкрикнула:

– Плохой ученик ты, государь, своего учителя! Даром на тебяСильвестр время тратил! Он в своем «Домострое» учит «бить жену ни палкой, никулаком, ни по уху, ни по видению, чтобы она не оглохла и не ослепла, а только,за великое и страшное ослушание, соймя рубаху, вежливенько, осторожно побить, дане пред людьми – наедине поучить!» А ты что творишь? Гляди, выпорет тебя твойнаставник за дурное послушание!

Царь выслушал это с видом человека, который получил обухомпо голове, и несколько мгновений оставался недвижим. Вдруг он отшвырнулзанесенный посох и шагнул к Анастасии, протянув руки. Она решила, что тут-то инастал смертный час: рассвирепевший муж ее просто задушит! Однако вместо этогоИван Васильевич крепко обнял ее и прижал к себе так, что, сколько ни биласьАнастасия, сколько ни вырывалась, не смогла его осилить и наконец притихла вего объятиях.

Долго они сидели на полу, слушая, как унимается грохотпереполошенных сердец, не в силах сказать друг другу хоть слово. Оба смутночувствовали, что им удалось замереть на краю страшной, бездонной пропасти. Аеще Анастасия думала: уж, казалось бы, изучила она своего супруга всегодосконально, ан нет – только теперь осознала, что чаще прочих людей слышит онсмех за левым плечом… Известно ведь, что за спиной у каждого из нас незримоприсутствуют два существа. Справа – его ангел-хранитель (именно поэтому ни вкоем случае нельзя плевать через правое плечо, чтобы не осквернить ангела!), аслева – бес. Он-то и подзуживает нас на грех: когда бес тихо смеется, человектеряет голову и свершает такие поступки, которые раньше и в страшном сне неувидал бы. Вот как государь только что…

Анастасия и прежде не раз замечала, что они с мужемчастенько думают об одном и том же. Виновато усмехаясь, Иван Васильевич вдругсказал, осторожно поправляя съехавший на сторону убор жены:

– Во мне, видать, вечно князь Димитрий Донской с Мамаемпоганым будет бороться. И неведомо, кто кого одолеет.

От удивления Анастасия даже успокоилась. Она вообще быланеобыкновенно отходчива и незлопамятна. Чуть высвободившись, подняла к мужуглаза:

– Это как же? Это почему?

Он болезненно передернулся при виде ее разбитого, вспухшеголица и сдавленно пояснил:

– По отцу-то мы свой род ведем от Александра Невского, князьДмитрий – его потомок. А когда разбитый на Куликовом поле Мамай погиб в борьбесо своим соперником Тохтамышем, сыновья его бежали из Орды в Литву, крестилисьтам и получили в удел город Глинск. Были Мамаевичи – стали князьями Глинскими.Матушка моя Елена Васильевна – их прапраправнучка. Вот и выходит, что я вечнобуду сам с собой в разладе, как русские – с татарами!

Насчет русских с татарами он был, конечно, прав, однако стого дня отношения между царем и царицей снова пошли на лад.