Книга Сила Единения - Юрий Иванович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Хорошо. Приступаю!»
Имелась уверенность, что Фреза справится, имея в личном арсенале невероятно усилившуюся мощь дистанционного гипноза и внушения. Так что оставалось только посочувствовать тем, кто не разобравшись в обстановке или поставив не на ту лошадку, попадут под пули своих же сослуживцев. Иначе ведь и не получится, банально нет времени.
Но на самой даче пока, всё было чинно и спокойно. Киллайд стал маленькими кусочка употреблять селёдку с картошкой. Попутно подобравшись к товарищу Жданову. Облом-с! Натуральный пакри! Ещё и сам сродни среднеразвитому мозголому. Где только научился-то такому?
А тут и Иосиф Виссарионович, дождавшись кусочка селёдки побольше во рту студента, резко поинтересовался:
— Сколько вам лет, товарищ Шульга? — тот ответил без малейшей заминки:
— Первого марта исполнится шестнадцать.
— А почему так рано женились?
— Любовь, товарищ Сталин! — прозвучал банальный ответ. — Она сметает на своём пути все преграды и предрассудки.
— Хм!.. А как же ожидаемая от молодёжи помощь, в построении коммунизма в нашей стране?
— Семья — это основополагающая ячейка крепкого государства. Да и своей учёбой на отлично, причём уже в одном из самых лучших институтов нашей страны, мы являем пример для остальных комсомольцев.
На такой пассаж, вождь озадаченно крякнул и стал набивать табаком свою трубку. Потом всё-таки не выдержал:
— Ох, какая зубастая молодёжь пошла! Нигде не тушуется. И палец им в рот не клади, откусит… без хлеба! Хе-хе!
Все сотрапезники как минимум заулыбались, поддерживая шутку. Кое-кто — хохотнул. Сам Шульга вежливо склонил голову, словно услышал комплимент, и попытался аккуратно приблизиться ментальным щупом, прикоснуться к сознанию самого вождя.
И сразу же отпрянул, всеми силами стараясь скрыть неприятное содрогание всего тела. Потому что самый важный для обследования объект оказался не просто аза или пакри, а сразу два — в одном. Подобное сочетание двух или более сил, Киллайд в прошлой жизни встречал только у Далай-ламы, у настоятеля монастыря Шаолинь и у парочки великих индийских гуру, столпов философии индуизма, ведающих частичными знаниями о реинкарнации. Каждый из них сохранил и помнил что-то одно из древних учений, и уже суммируя эти знания, да сложив вместе со своими возможностями и умениями, последнему представителю цивилизации пьетри и удалось понять, как же вернуться в прошлое своего реципиента.
А сейчас он радовался, что действовал крайне осторожно, деликатно и ничем себя не выдал. Потому что вождь что-то неприятное всё равно успел почувствовать. Обведя мрачным взглядом всех присутствующих, он надолго уткнулся им в товарища Кагановича. Отчего тот сразу заёрзал, впадая в панику:
«Ну точно! Точно всё знает о моих шашнях с Микошкой!.. Эх, и дёрнул же меня чёрт в этот кагал приехать!.. Сам себя перехитрил!..» — и чтобы как-то прикрыть своё нервное состояние, поднял недавно наполненную рюмку с ликёром, провозглашая тост:
— За здоровье товарища Сталина! — назвать его Кобой в присутствии посторонних лиц, он не посмел. А хотелось. Очень хотелось! И не просто Кобой, а обозвать кличкой из юности вождя: Сосело.
«И далось ему оно, одно из самых первых прозвищ великого кормчего?» — недоумевал Киллайд, чуть сдвигая ось своего внимания и «присматриваясь» к главному охраннику, товарищу Власику. Несмотря на свой простецкий, если не туповатый внешний вид, невероятно сильный физически Николай Сидорович просто обязан был знать массу ценнейшей информации об объекте своей охраны. И окунуться в эту массу, казалось архиважным делом.
К огромному сожалению, и этот знаток толстых обстоятельств оказался пакри. И теперь следовало как можно скорей понять: устранять его или всё-таки оставить на таком важном посту? Ведь, как утверждали некоторые историки в прошлой жизни, Власик являлся самым верным и честным сторонником и защитником «отца народов». И как только его убрали в сторону, так его подопечный и умер. Или был отравлен всё-таки?
«Жаль, что история резко меняется в данные недели, и тогдашнюю истину уже выяснить не удастся! — мелькали неуместные в данный момент мысли в голове у Киллайда. — Но по всем нынешним критериям, желающих даже лично прирезать вождя, в его окружении — предостаточно».
Министра здравоохранения, генерал-полковника Смирнова, «прощупывать» не требовалось. Он вполне чётко выполнял ранее сделанные внушения и ничего нового из информации подкинуть не мог.
Оставалось лишь проверить маршала Будённого. Тоже долгожитель, проживший в иной действительности девяносто лет. При этом храбрый, бесшабашный рубака, награждённый полным Георгиевским бантом из четырёх георгиевских крестов и четырёх медалей всех степеней, ещё в первую мировую. Наверное лучшего храбреца и более искреннего приверженца большевизма и не было в Красной армии. И недаром все его грубые, солдафонские выходки не раз и не десять прощались Сталиным.
Хотя, по сути, прямолинейный, не умеющий юлить маршал-кавалерист вряд ли чего изменит в слагающейся конфронтации разных сил. Не сложно было предположить, что он поступит так, как скажет харизматичный для него товарищ Коба. Тем более поразительной оказалась мысль этого человека, лежавшая на самой поверхности сознания:
«Как меня достали все эти уроды, во главе с Йоськой! Никогда этим сволочам не прощу смерть моей Олечки! Да и не факт, что она умерла… Наверняка томится где-то в лагерях где-то…»
Ну да, свою вторую жену, очаровательную Ольгу Стефановну Михайлову, он обожал и любил всем сердцем. На двадцать лет младше его, эта красивейшая женщина оказалась зажата в жернова репрессий 37-го года. Ей вменяли массу преступлений, в том числе и попытку отравить своего мужу по приказу мировой буржуазии. А потом предъявляли Семёну Михайловичу вырванные под пытками признания Олечки, его компрометирующие. Напоследок было заявлено, что она умерла в тюрьме. На самом деле она выжила, и была освобождена при помощи Будённого только в 56-ом году, когда он давно жил в браке с её двоюродной сестрой и имел уже троих детей.
Вот такие случаются перипетии в брачных узах высокопоставленных представителей власти и воинского контингента. Именно эти перипетии и заставляли Семёна Михайловича ненавидеть своё окружение, с в то же время притворяться рубахой-парнем, своим в доску.
А чуть глубже, и более кровавые мысли просматривались в сознании командующего всей кавалерией страны Советов:
«Э-эх! Вынуть бы шашку, да рассечь всех этих гадов до самого пояса!» — ну да, он мог, он такой, сильный… И ненавидел вроде, как от всей широты своей души. Только вот почему так никого и не рассёк в своей жизни? Почему не защитил свою любимую вторую жену? Почему не боролся за неё с той же лихостью и бесшабашностью, которую показывал в кавалерийской атаке? Почему не искал её, а уже через несколько месяцев женился в третий раз и уже в 38-ом году стал «счастливым» отцом?
