Книга Клетка короля - Виктория Авеярд

– Наверное, мы вместе окажемся в Чаше костей и нас казнят рядом.

Судя по тому, как он бледнеет, как с его лица сбегает оставшаяся краска, Мэйвен думал о том же самом. Это не дает ему покоя, как кровоточащая рана. И я еще проворачиваю в ней нож.

– Страна на грани гражданской войны. Даже мне это ясно. Что толку притворяться, будто я могу выжить? Меня прикончит либо Эванжелина, либо война.

– Я же сказал, что не допущу этого.

Я рычу, уже непритворно.

– Что должно произойти, чтобы я вновь поверила хоть одному твоему слову?

Когда он встает, меня наполняет вовсе не поддельный холодный ужас. Когда Мэйвен обходит стол, приближаясь ко мне изящными широкими шагами, я напрягаю все мышцы, чтобы сдержать дрожь. Но все равно трепещу. Я готовлюсь к удару, однако он касается моего лица неприятно мягкими руками, упершись большими пальцами под челюсть, в нескольких сантиметрах от яремной вены.

Его поцелуй жжет сильнее клейма.

Прикосновение губ Мэйвена к моим – худший вид насилия. Но ради того, что мне нужно, я держу руки на коленях, впившись ногтями в себя, а не в него. Мэйвен должен поверить, как поверил Кэл. Я убеждаю его выбрать меня – так же, как пыталась убедить Кэла. И все-таки мне недостает сил разомкнуть губы, и мой рот остается плотно сжатым.

Мэйвен прерывает поцелуй первым, и я надеюсь, что он не чувствует мои мурашки. Глаза короля впиваются в мои в поисках лжи, которую я держу хорошо спрятанной.

– Я потерял всех, кого любил.

– И кто же в этом виноват?

Отчего-то он дрожит сильнее, чем я. Мэйвен отступает на шаг, выпустив меня, и царапает себе руки. Я потрясена, поскольку узнаю этот жест. Я тоже так делаю. Когда внутренняя боль слишком сильна, я пытаюсь ее заглушить. Мэйвен перестает, заметив мой взгляд, и вытягивает руки по швам.

– Она лишила меня многих привычек, – признает он. – Но от этой не сумела отучить. Некоторые вещи упорно возвращаются.

«Она». Элара. Я вижу творение ее рук прямо перед собой. Мальчик, из которого она сделала короля при помощи пытки, которую называла любовью.

Он медленно садится. Я продолжаю смотреть на него, зная, что Мэйвена это беспокоит. Я смущаю его – и по-прежнему не понимаю, почему.

«Всех, кого я любил».

Не знаю, отчего он не включил в их число меня. Но, несомненно, именно по этой причине я еще дышу. Я осторожно возвращаю разговор к Кэлу.

– Твой брат жив.

– К сожалению, да.

– И ты его не любишь?

Мэйвен не поднимает головы, однако его взгляд задерживается на очередном отчете, устремившись в одну точку. Не потому что он удивлен или хотя бы грустит. Он, кажется, сбит с толку сильнее обычного – маленький мальчик, пытающийся разгадать головоломку, в которой недостает слишком многих кусочков.

– Нет, – наконец отвечает он – и лжет.

– Не верю, – говорю я. Даже качаю головой.

Потому что хорошо помню их. Братьев, друзей, которых учили держаться вдвоем против всего мира. Даже Мэйвен не в состоянии от этого отгородиться. Даже Элара не способна разорвать такие узы. Сколько бы раз Мэйвен ни пытался убить Кэла, он не в силах отрицать их прежнюю связь.

– Думай что хочешь, Мэра, – произносит он. И снова делает равнодушное лицо, отчаянно пытаясь убедить меня, что для него Кэл ничего не значит. – Я совершенно точно знаю, что не люблю своего брата.

– Не лги. У меня тоже есть братья и сестры. У нас сложные отношения, особенно с сестрой. Она всегда была талантливее, лучше во всем, добрее, умнее. И всем она нравилась больше, чем я, – я выбалтываю свои старые страхи, сплетая из них паутину для Мэйвена. – Говорю тебе как знаток. Потерять одного из близких – потерять брата… – у меня обрывается дыхание, мысли бешено несутся. «Продолжай. Используй боль». – Это самое страшное.

– Шейд. Да?

– Не произноси его имя своими губами, – огрызаюсь я, на мгновение забыв о том, что пытаюсь сделать. Рана еще слишком свежа и болезненна. И Мэйвен за это цепляется.

– Моя мать сказала, что он часто снился тебе.

Я вздрагиваю при этом воспоминании, при мысли о королеве, проникшей в мое сознание. Я все еще чувствую ее прикосновение к стенкам черепа изнутри.

– Но, наверное, это были не сны. Это в самом деле был он.

– Она со всеми так поступала? – спрашиваю я. – От нее ничего нельзя была укрыть? Даже сны?

Мэйвен молчит. И я продолжаю:

– А я тебе когда-нибудь снилась?

И снова случайно попадаю в точку. Мэйвен опускает глаза, глядя на пустую тарелку перед собой. Он тянется к бокалу с водой и передумывает. Его пальцы на мгновение вздрагивают, прежде чем он убирает руку с глаз долой.

– Не знаю, – наконец отвечает он. – Я не вижу снов.

Я фыркаю.

– Невозможно. Даже для такого человека, как ты.

Что-то темное и печальное мелькает в его лице. Мэйвен сжимает зубы, кадык у него прыгает туда-сюда – он пытается проглотить слова, которые не следует произносить. Но все равно они вырываются. Он слабо постукивает пальцами по столу.

– Мне часто снились кошмары. Она избавила меня от них в раннем детстве. Как и сказал Самсон, в отношении чужих мозгов моя мать была настоящим хирургом. Она отсекала все, что не вписывалось в ее программу.

В последнее время жаркий, неутолимый гнев сменил холодную пустоту, к которой я уже привыкла. Но, когда я слушаю Мэйвена, холод возвращается. Он обволакивает меня, как яд, как зараза. Я не хочу слышать, что он еще скажет. Его объяснения и оправдания ничего не значат. Мэйвен по-прежнему остается – и останется – чудовищем. И все-таки я не могу не слушать. Потому что я тоже могла стать чудовищем, если бы мне повезло чуть меньше. Если бы кто-нибудь сломал меня так, как сломали его.

– Мой брат. Мой отец. Я знаю, что любил их когда-то. Я это помню. – он стискивает в кулаке нож для масла и разглядывает тупое лезвие, словно хочет обратить его против себя или против покойной матери. – Но не чувствую. Любви больше нет. Ни к кому. Почти ни к чему.

– Тогда зачем ты держишь меня здесь, если ничего не чувствуешь? Вынеси смертный приговор и поставь точку.

– Ей с трудом удавалось стереть… некоторые чувства, – признает Мэйвен, встречаясь со мной взглядом. – Она пыталась проделать это с отцом, заставить его забыть о любви к Кориане. Но стало только хуже. А еще, – бормочет он, – она всегда говорила, что разбитое сердце – полезная штука. Боль делает человека сильнее, а любовь слабее. И она была права. Я выяснил это раньше, чем познакомился с тобой.

Еще одно невысказанное имя повисает в воздухе.

– Томас.

Мальчик на фронте. Очередной Красный, погибший на бессмысленной войне. «Мой первый настоящий друг» – так сказал однажды Мэйвен. Теперь я понимаю масштаб этих слов. Все, что осталось несказанным. Он любил того мальчика так же, как, по его уверениям, любит меня.