Книга Ловля молний на живца - Татьяна Млынчик

Маша вытерла мокрый лоб тыльной стороной ладони. Сердце учащенно стучало. Ток гулял по нутру легкими переливами. Может, взять да и выложить все папе прямо сейчас?

– Да, я только что километров семь пробежала.

– Ничего не понимаю. – Папа потоптался на месте. – А пульс замеряла?

– Зачем? Он и так нормальный.

Они вместе зашли на лестницу.

– Так что там такого на ЭЭГ?

– Ерунда там. Ишемия мозга какая-то… Нарушение кровообращения, неравномерность сигнала каких-то там структур… Сейчас с доктором переговорю. Я же вижу, что ты здорова. А они чуть ли не о госпитализации талдычат. Ты ведь больше не заикаешься, так? Что-то здесь не клеится.

Дома Маша сходила в душ, надела чистую одежду.

– Тебя к телефону, – мама ворвалась без стука и протянула ей трубку, – Юля.

Протестовать было поздно, и Маша вязла телефон. Мама удалилась.

– Привет, – голос Юли звучал будто издалека, сухой, как черствая сушка. – Надо встретиться потрещать.

– Нам разве есть о чем говорить? – Маша села на кровать. Теперь-то ее пульс точно участился.

– Не знаю, чего там тебе наговорили.

Юлин тон напоминал скорее нападение, нежели попытку попросить прощения или помириться.

– Ты куда тогда из двора рванула, волосы назад?

– Девушка Дырявого сказала, что у Шалтая ты с ним мутила, – выпалила Маша.

– Вот, значит, как?

– Скажи мне, что это вранье.

– Ты, наверное, могла у меня узнать сначала? Или нет? Дырявый с этой девицей были обдолбаны в хлам. Всегда веришь первому попавшемуся…

Маша не ответила.

– Тебе кто важнее вообще? Я вот не повелась бы, если про мою подругу стали такое чесать. Я что же для тебя, такая сука?

– А зачем ты туда вообще поехала?

– Потому что все поехали. Если хочешь знать, твой дебил сам ко мне полез.

– Не хочу это слушать.

– Понятно. Все с тобой понятно, Маш. С тех пор как ты в него втрескалась, тебе весь мир стал побоку. Ты очень изменилась, вот что я тебе давно хотела сказать. Всех променяла. По-твоему, я такая дрянь, да? Если хочешь знать, он мне нос сломал. Твой. Любимый. Шалтай. – Юля бросила трубку.

Маше в лицо словно плеснули кипятком. Челюсть сжималась и разжималась. Она услышала голоса родителей.

– Я в школу. – Маша с трудом собрала голосовые связки, чтобы слова долетели до другой части квартиры, а потом вышла на улицу. Вернулась туда, где только что так самозабвенно бежала, еще не ведая очередного удара под дых, и опустилась на скамейку. На соседней лавке, накрытая рваным куском картона, спала женщина в бархатной юбке и белых босоножках. Плакать Маша уже не могла. Сколько было этих диких слез за последний месяц? Трехлитровая банка? Кега из-под пива? Заводской чан? Она достала из рюкзака тетрадь, открыла чистый лист и принялась писать. Говорить посредством бумаги и ручки так же, как писала людям, пока заикалась. Словно рядом был кто-то, что сидел вот тут же на скамейке, нет, не эта бродяжка, а кто-то… Бог? Маша писала этому невидимому другу о событиях последних недель. Из них следовало, что она превратилась в какую-то гнусную тупую жертву. Скотину, ведомую на убой. Потакала всему, что преподносила ей жизнь. Она достала телефон и набрала номер Шалтая.

– Алло, – ответил он.

– Не хочешь поговорить?

– А о чем мне с вами говорить? – сказал он куда-то вбок.

– Например, о том, что было у тебя дома на выходных.

– Если ты о своей долбанутой подружке, то я это обсуждать не собираюсь.

– Значит, это правда.

– Не знаю, о чем ты.

– А зачем ты растрепал про ток? Мне Дырявый передал, что ты про меня всем говорил. Про ток. Он не мог такое знать.

– Не помню ничего подобного. Послушай, у меня и так полно проблем. Я подумал и решил, что мне отношения не подходят.

– Вот как?

– Я страшно устал. Все из меня лепят Люцифера… Эта твоя звонит, шантажирует. Ты тоже…

– И давно ты так решил?

– На днях. Бесконечные претензии. Ссоры. Я думал, будет спокойно, ровно. Но сама видишь, ничего не получается.

Маша бросила трубку. Это был конец. Еще один. Происходившее напоминало интеграл. Уже три или четыре раза она ставила на всей истории с Шалтаем точку. А потом какая-то злобная насмешливая сила решала, что все еще может случайно, так же случайно, как у них все закрутилось в самом начале, вернуться на круги своя. Маша поднялась со скамейки. Женщина под картонкой протяжно застонала. Маша направилась в сторону Троицкого собора. Вспомнила, как совсем маленькую бабушка водила ее в церковь, а там внутри в клубах ладана склонялась над ней и шептала:

– А ну-ка тихо! Иисус Христос не смеялся! И ты не смейся. – При этом прижимала костлявый палец к Машиному рту. Пару лет назад Маша пыталась читать Ветхий Завет, но из этого ничего не выходило: тексты были запутаны и скучны. Детская же Библия, которая сохранилась у Маши в полках, напоминала малоубедительный комикс. Во время предсонных размышлений о странностях с электричеством у нее мелькала мысль: а может, это Бог? Что-то пытается ей сказать. Может, он такой и есть?

Она накинула на волосы капюшон и вошла в Троицкий собор. Перекреститься на входе, как другие заходившие, постеснялась: не помнила, как это делается. Наскребла в кармане двадцать рублей и купила самую короткую свечку. Бродила меж тенистых белоснежных стен. Святые с икон глядели на Машу окаменевшими взглядами. Навернула пару кругов, раздумывая, куда бы поставить свечку. Возле одного из образов заметила соседа по дому. На его плечах сидел ребенок. Они застыли перед изображением Божьей матери с младенцем. Желтые блики гуляли по маленькому удивленному лицу соседского ребенка. При взгляде на это личико, отражавшееся от иконы напротив, у Маши внутри стал закручиваться уже привычный грозовой вихрь. Живот затягивало вакуумом. Срочно поставить свечку и выйти на воздух. Она сделала несколько шагов. Ноги сводило. Ступни еле отрывались от мраморного пола, словно их тянуло вниз магнитом. Маша двигалась как зомби. Горбатая старушка в углу возле алтаря уставилась на нее и судорожно перекрестилась. Теперь Маша уже хотела вовсе кинуться к выходу, но конечности ее не слушались. Будто кто-то отключил над ними контроль. Ее несло в собственном теле, как в биокапсуле, к ближайшему резному подсвечнику. Шаг, другой, третий… Наконец островок свечных огней оказался совсем близко, рукой подать, и Маша сумела дотянуться. Своды собора разразились оглушительным кастрюльным грохотом: Маша толкнула подсвечник, и тот повалился на пол. Со всех сторон к снопу огненных брызг разлетавшихся свечей кинулись люди. Машу под руку подхватил молодой человек в подряснике.

– С вами все в порядке? – тревожно осведомился он.

– Да, д-д-д-д-да. – Машу душил приступ заикания. Она застыла около подставки в неестественной позе: руки изогнулись, как у больного параличом, подкошенные, наполовину согнутые в коленях ноги пригвоздились к напольному камню.