Книга Сахарная кукла - Соро Кет

– Успокойся, – Маркус обнял меня и прижал к себе.

Он очень редко позволял себе ко мне прикасаться. Хоть и играл все это время роль моего отца. Но сейчас он обнял меня, чтобы сжать плечо. Меня трясло, это было всерьез. Мне было настолько плохо, что я в любой момент могла упасть в обморок.

И тогда, уже никто и ничто не могло помешать этой хрюшке взять свой мазок. И посадить Филиппа… в какой-то миг я подумала: может, к черту?

Мои надежды умерли, по выжженной пустоте разлетался пепел.

Филипп подставил меня. Он меня подставил… И все-таки, я не могла подставить его.

Никто из Штрассенбергов не смел пойти против другого Штрассенберга. Даже если бы Филипп пытал меня железом в подвале, я не имела права что-либо говорить полиции.

Только Маркусу, только Себастьяну. С ним бы разобрались в семье. Семья приехала. Осталось только закончить партию. Я разрыдалась, предоставив Маркусу говорить.

– Завтра утром у вас уже будет диагноз от психиатра ее матери, – произнес он веско. – А также документы, протоколы и все анализы по тому делу, о которых она говорит. Я сам был на месте Филиппа и тогда не мог защитить свою дочь от Джессики и таких, как вы. Сейчас я могу. Уберите это дерьмо, иначе я сам вызову полицию! Вы видите, что она избита? Почему ей даже не осмотрели лицо? Что здесь сейчас, вообще, творится?! Храни вас бог, если обнаружится, что у нее сотрясение или что-то еще. Я вас просто выпотрошу. Вы будете чеки выписывать за неправильную парковку.

Женщина напряглась, сузила глаза, но убрала палочки. Маркус был рохлей только с Лизель. В обществе он умел произвести впечатление. При нем робели все. И женщины, и мужчины. Даже феминистки переставали цыкать и придираться к окончаниям слов, когда эти слова произносил Маркус.

– У меня все в порядке. Сотрясения нет. Я просто хочу умыться, – сказала я. – И принять душ, Филипп облил нас водой, чтоб разнять. Мне холодно…

– Момент!

Выудив телефон, женщина отошла за колонну. Маркус – тоже. Через мгновение, из кухни вышел Себастьян. Как всегда элегантный, изысканно причесанный и красивый, он был безупречен. Словно Джеймс Бонд в исполнении Пирса Броснана, только, светловолосый.

– Мы собираемся подать на развод! – сообщил он, вполне талантливо притворившись, что зашел просто так, а не по запросу Маркуса о подмоге.

– Бедняжка-Марита, – сказал Маркус. – Одна с пятью детьми.

Себастьян презрительно раздул ноздри, смерив Маркуса еще более презрительным взглядом, чем лужу крови на белоснежном ковре.

Моем ковре!

– Я говорю про Джесс, – сказал он, словно не видел женщины-полицейской. – Звонили из скорой. Эта тварь пропорола себе ляжку осколком вазы. Не было никакого выкидыша. Она не была беременна! – это явно предназначалось мне. – Филипп говорит, не спал с ней около года… Что скажешь ты, Маркус?

– Что я скажу? Напомню, как говорил твоему Филиппу: «Держись от нее подальше!». Но Филипп видел лишь ее дойки и мычал, как телок. Джессика мне никто. Наше родство с ней настолько дальнее, что мы даже были женаты и завели ее, – он указал на меня. – Так полагаю, вопрос с разводом – не мое дело.

– Ты – спикер семьи, мне нужно твое согласие, – буркнул граф. – Дела наследника касаются всей семьи. К тому же твоя мать из Ландлайенов…

– Простите? – вмешалась женщина-полицейский и вышла из-за колонны. – Простите, могу я узнать, кто вы?

Себастьян лениво повернул голову и… вдруг уставился на нее, приоткрыв рот. Он сам был актер, хоть куда, не хуже, чем Броснан. Но это не было игрой. Таким взглядом он смотрел на кого-то впервые. По крайней мере, при мне.

Как телок, пускающий слюни.

– Я – граф фон Штрассенберг, – сообщил он отрывисто и только что каблуками не щелкнул. – Глава семьи и, собственно, отец парня…

Женщина-полицейский спрятала телефон и нервно хмыкнув, поправила волосы. Аристократия сейчас обычно лишена привилегий, поместий, статусов, рент, всего… Но стоит людям услышать титул, они начинают нервничать, словно их ко двору представили. К тому же, в отличие от Маркуса, в крови Себастьяна по-прежнему есть огонь. Вот он, красавчик. Сразу видно в кого пошел Филипп.

– Мы с вами никогда не пересекались? – спросил Себастьян, завладев ее короткой пухлой рукой и прижал ее к своей белоснежной рубашке.

Я взревновала: эта глупая каракатица и наш моложавый красавчик-граф? Даже Филипп забылся! Себастьяна все женщины в семьи по умолчанию считали своим. А я, так вообще, все детство провела на его коленях!

– Пересекались? – промямлила женщина, став от смущения розовой и почти симпатичной. —Мы? Н-нет.

– Где же вы были, пока я не был женат? – сказал граф серьезно и не сводя глаз с женщины, почтительно поцеловал ее руку.

Она хихикнула.

Скорее всего, она в то время была в роддоме. Агукала и пускала слюни… Прям, как сейчас!

Я с отвращением отвернулась. Женщины настолько тупые и предсказуемые. Ведутся на самые банальные и затасканные фразы. Читают романчики в бумажных обложках и верят каждому проходимцу. Мне было стыдно быть женщиной. Я в жизни бы на такую пошлость не повелась!

И все-таки, что-то в этом спектакле было не так. Он играл, но и не играл!

Себастьян разглядывал эту женщину каким-то незнакомым мне прежде взглядом. Настолько явно, что Маркус прошипел по-французски: снимите комнату. Граф отмахнулся. От него исходили электрические помехи, словно от вышки радиопередач. Женщина была плотная, коренастая с гривой блестящих черных волос. С огромной задницей; твердой, как у кобылы.

Как у тети Агаты!

Как у Ким Кардашьян.

И граф почти что гарцевал перед нею; как жеребец. Только что не всхрапывал, роняя на черный смокинг густую пену.

– Вы итальянка? Только у итальянок бывают такие потрясающие… эээ… ммм… волосы, – сообщил Себастьян, как следует разглядев ее зад.

– Наполовину, – польщенная, улыбнулась женщина. – По маме.

– Вы красавица! – сказал он. – Идемте, сварю вам кофе… У них в доме лучший кофе в этой стране!..

Граф очень галантно взял ее под руку и повел на кухню, не прекращая цитировать по памяти самые заезженные штампы из самых примитивных романов.

– Тьфу, – прошептала я и скривилась, забыв про лопнувшую губу. – Неудивительно, что она поверила Джессике. Она и в розовых пони поверит! А если уж скажет он.

– Такое чувство, что ты ревнуешь! – оборвал Маркус. – Ты и в Себастьяна, что ли, влюблена?..

– Он красивый! – буркнула я, краснея.

– Он тебя старше на тридцать пять лет! – рявкнул он, забыв про полицейских на кухне.

Гадес и Персефона.

Воздух в спальне был затхлый, простыни отсыревшими.