Книга Утесы Бедлама - Наташа Полли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Осмотримся, сделаем рисунки.
– И будем ждать, пока он успокоит свои нервы? – Он кивнул в сторону Рафаэля, вздрогнул и одними губами произнес грубое слово, которое ни за что бы не сказал вслух. – Черт, он уже и так не взводе, и мы оказали себе медвежью услугу, поделившись с ним нашим планом добыть черенки. Он просто скажет всем, что мы приехали за хинином, а судя по твоим словам, Мартель будет только рад, если нас убьют чунчо, а не местные хинные бароны, которые потом обвинят его в том, что он нас пропустил.
– Знай он наверняка, что Мартель ему поверит, он бы так не беспокоился…
Клем покачал головой.
– Нет. Мы не можем рисковать жизнью. Послушай, он должен подружиться с одним из нас, и этим человеком уж точно буду не я.
– Я тоже не его родственная душа…
Клем крепко схватил меня за руки.
– Тебе лишь… нужно найти с ним общий язык, причем заняться этим уже сейчас.
Я бросил взгляд на Рафаэля, который по-прежнему начищал статую.
– Хорошо. Да, я попробую.
– Отлично, – пробормотал Клем. Он снова набрал в платок снега и приложил к челюсти. – Пойду составлять письмо Мартелю.
– Ты должен пойти.
– Что?
– К Мартелю. Рафаэль не навредит тебе, если тебя здесь не будет.
Клем сглотнул. Он и сам думал об этом.
– Я не хочу оставлять тебя с ним, Эм. Мне совсем не по душе эта мысль. Рафаэль не рад иностранцам. Он явно не хочет, чтобы мы слонялись рядом с границей или подходили к маркайюк. Признаться, я думаю, здесь считается кощунством даже расспросы о них, не говоря уже о том, чтобы беспокоить их… При такой снежной погоде может произойти все что угодно, если Рафаэль вдруг решит, что ты задаешь слишком много вопросов или…
– Нет, послушай. Будет лучше, если ты пойдешь. Так ты сможешь передать карты Минне. За меня не беспокойся.
– Ты уверен?
– Наполовину, а это уже неплохо.
– Хорошо. – Клем выдохнул с облегчением. – Я должен вернуться не позднее, чем через четыре дня.
Я подавил в себе маленького ребенка, который боялся оставаться один. Клем не был трусом. Его почти убили, и если он останется, то затаит обиду, чем только разозлит Рафаэля еще больше. Ему нужно было ненадолго исчезнуть.
– Хорошо, иди в церковь. Я вернусь через… секунд десять, после того как он швырнет в меня чем-нибудь тяжелым. Хочу спросить его кое о чем.
Клем похлопал меня по руке и пошел прочь. Он шел медленно и осторожно придерживал голову рукой. Я направился к Рафаэлю и остановился в двух ярдах от него и маркайюк. Под ногами хрустела хвоя.
– Если вы стараетесь не шуметь, у вас плохо получается, – бросил Рафаэль, не оборачиваясь.
– Нет. Послушайте… Статуя, то есть маркайюк, которую мой отец привез домой… Моя мать думала, что она убила нашу собаку, когда я был ребенком. Из-за этого ее отправили в сумасшедший дом. Маркайюк могла это сделать?
Казалось, Рафаэль не удивился моему вопросу. Он продолжал начищать статую, и я решил, что он не заговорит со мной, но ошибся. Казалось, он говорил неохотно. Я не понимал, зачем он постоянно переступал через себя. Мартель не просил его быть вежливым с нами.
– Что сделала собака в то время?
– Полагаю, укусила меня.
Я сидел с папой в саду. Был жаркий вечер. Сложно представить зной, когда вокруг тебя лежит снег, но в те времена у меня был всего один джемпер и в тот день я ходил без него, а еще повсюду распустились цветы. Собака была огромной. Она, как и Кэролайн, была доброй, но нередко теряла терпение. Она спокойно подошла ко мне и попыталась увести от папы, которого она не любила. Когда мы попытались отогнать собаку, она схватила меня за рукав и резко потянула. Я отпрянул, и она сомкнула зубы на моей руке – я ясно помнил это, потому что даже теперь под татуировкой якоря остались маленькие шрамы. Кэролайн выбежала из дома на шум и начала спорить с папой.
А потом они оба вскрикнули, когда собака упала замертво. Ее шею словно проткнули палкой.
Я до сих пор не знал, кто ее убил: папа, я или кто-то другой.
– Вы приводите их в действие, просто стоя рядом, не говоря уже о схватке с собакой, – пояснил Рафаэль. – Они двигаются медленно, но если поймут вас неправильно, могут сломать руку. Тем более убить животное.
– Вы уверены?
– Да. Напишите письмо в сумасшедший дом. Ваша мать не безумна.
Я кивнул, хотя и не мог представить, что Чарльз поверит мне.
Рафаэль стоял у статуи достаточно времени, чтобы снова запустить механизм. Статуя прижала ладонь к его груди и легонько толкнула, как меня. Но вместо того, чтобы отойти, Рафаэль прижался к ней и перенес свой вес на камень. Статуя выглядела так, словно только что подобрала тряпичную куклу, хорошую, но потрепанную. Я подошел к другой статуе, чтобы посмотреть, как она двигается. Клем посмеялся над предположением, что их создали инки, но ведь у древних греков были чудеса вроде храмов с заводными механизмами, гидравлических дверей, игрушек с паровым двигателем – множество вещей. Кто сказал, что другие люди, которых не потревожили христиане, сжигавшие библиотеки, не могли придумать то же самое?
В тот день Клем написал письмо. Я предложил ему не утруждать себя, раз он собирался доставить письмо лично, но он заявил, что если снова сляжет с высотной болезнью, то придется что-то передать. На следующий день мы сверялись с секстантом, дожидаясь полудня, и в течение часа или около того изучали карту, добавляя как можно более точные линии широты. Я срисовал карту Рафаэля и подробно описал ее, сопроводив предполагаемым масштабом и комментариями о границе, размере утесов и влиянии отраженного света на речной путь.
Мы спустились с утесов и распрощались. Я смотрел, как Клем уходит. Он знал, куда направлялся, и взял с собой револьвер, но четыре дня пути по Андийскому плоскогорью не были прогулкой из Гайд-парка через Кенсингтон. Мы оба нервничали. Я сел на огромный стеклянный булыжник, глядя Клему вслед и чувствуя, как сердце бьется в груди – слишком быстро для такого разреженного воздуха. Между массивными скалами и изгибом реки Клем казался крошечной фигуркой. Поначалу он шел осторожно, потому что стеклянные утесы усиливали солнечные лучи и растапливали лед длинными полосами, но через пару сотен ярдов он вышел на реку. Он шел вдоль берега, там, где не было соли. Лед выглядел прочным. Даже если бы он сломался, Клем провалился бы по колено. Он дошел до крутого поворота, обернулся и помахал рукой. Я тоже махнул рукой и остался сидеть, не зная, чем заняться. Солнце вышло на полуденную охоту, стекло рядом со мной накалилось, а от реки шел пар.
Мне пришлось встать, пока вода не начала кипеть, но когда я поднялся на утесы, я замерз. Я поспешил в церковь. Когда Рафаэль вернулся, он спросил, где Клем. Я все рассказал ему. Выслушав меня, он постоял несколько секунд, затем кивнул и начал готовить обед. Больше мы не возвращались к этой теме, но я заметил, что по неясным причинам он снова стал немногословен. Мне казалось, он обрадуется, узнав, что из нас двоих остался самый медленный.