Книга Путь Беньямина - Джей Парини

Беньямин потянулся за портфелем. Без своей рукописи он никуда не пойдет, даже «наверх».

– Идемте, Вальтер, – сказал доктор Френкель. – Надо делать, что они велят. Так уж тут заведено.

Беньямин полез по узкой лестнице вслед за доктором. Удары сердца отдавались в висках. На середине лестницы он, обессилев, остановился. Прошло две или три минуты. В солнечное сплетение ему, казалось, уперся невидимый кулак, он задыхался.

– Как вы, Вальтер? – крикнул доктор Френкель, оглядываясь вниз.

– Сейчас, минутку, пожалуйста, – проговорил Беньямин. – Я не привык по лестницам лазить.

– Наверх! Поторопись! – гаркнул матрос, хватая Беньямина за пятки. – Давай шевели своей жирной задницей!

Беньямину удалось вытащить себя на ослепительный свет, на широкую палубу, где некто из офицерского состава вовсю поучал матросов, как малых детей. Речь свою он пересыпал малопонятным жаргоном. Беньямин предположил, что он из Ниццы и у него итальянские корни. По его глазам и презрительной ухмылке видно было, что человек он не из приятных.

Патрис стоял рядом с офицером, странно водя руками и глазами в сторону Беньямина и доктора Френкеля, вставших в строй рядом с другими матросами, – большинству из них было чуть меньше или чуть больше двадцати лет. Скорее всего, итальянцы или греки, решил Беньямин: цвет кожи средиземноморский. Но даже самые молодые из них, казалось, успели усохнуть, сморщиться, как чернослив.

Офицер шаткой походкой направился к Беньямину и остановился, нависнув над ним. От него несло бренди.

– Ваши документы, – потребовал он.

Беньямин достал из портфеля несколько выцветших бумаг, в том числе старый читательский билет Национальной библиотеки Франции. По взгляду Патриса он понял, что это было ошибкой.

Доктор Френкель переминался с ноги на ногу, ему явно было очень не по себе.

– Мы работали на многих торговых грузовых кораблях, – на страшно исковерканном французском языке произнес он. – Клянусь, мы очень хорошие матросы. Сэр, пожалуйста, дайте нам шанс!

Это, по-видимому, развеселило офицера, и он усмехнулся. Зубы его торчали из десен, как вбитые в них гвозди.

– Не назовете ли несколько судов, на которых вам довелось поработать? Вдруг на каких-то мы трудились вместе?

Доктор Френкель проявил изрядную находчивость, но ни одно из названий, по-видимому, не показалось офицеру знакомым.

– Сколько вам лет? – спросил он у доктора Френкеля.

– Сорок, – ответил тот.

– Вот как! Вы хорошо сохранились. – Он обратился к Беньямину: – А вам, наверное, девятнадцать?

– Мне тридцать один год, – выдавил Беньямин.

– Вот правдивый человек!

Беньямин уставился в одну точку перед собой, стараясь ничего не выдать выражением лица. Стоит хоть чуть-чуть показать, что ему плохо или что он теряет самообладание, и беды не миновать.

– Плавать умеешь, моряк?

– Я хорошо плаваю, – ответил Беньямин: а что еще он мог сказать?

Офицер перевел недобрый взгляд на доктора Френкеля:

– А ты?

– Я тоже, – сказал доктор. – Я очень хорошо плаваю… для моего возраста. – Он опустил глаза. – Может, правда, придется немного потренироваться.

– Это легко устроить. – Их собеседник старался не рассмеяться. – За борт их! – рявкнул он.

Остальные матросы встревоженно смотрели на своего командира. Он шутит?

– Оглохли, что ли? Я сказал, за борт этих!

Двое крепких моряков схватили Беньямина и доктора Френкеля за руки.

– Что это значит? – громко, почти с угрозой, воскликнул доктор Френкель и обратился к Патрису: – Мы же хорошо заплатили!

Патрис с тревогой смотрел вниз.

– Это значит, – сказал офицер, – что сейчас у вас будет возможность потренироваться.

Беньямину было трудно сосредоточиться на происходящем. Думать он мог только о портфеле, который изо всех сил прижимал к себе – даже когда подручные офицера бросали его за борт. Он почувствовал, что стремительно, кувырком летит вниз, ударился о воду и, как ни странно, тут же пришел в себя. И сразу понял, что он под водой, портфель все так же при нем, но он продолжает идти ко дну, и нет никаких сомнений, что сейчас он умрет. Спастись тут просто невозможно, он тонет в бесконечной массе воды, его, как вакуумом, засасывает вниз, по нисходящей винтовой линии, по спирали, ведущей в небытие.

И вдруг, ничего еще не видя, он оказался над поверхностью воды.

– Беньямин! – звал его доктор Френкель. – Сюда!

Какой-то парень успел втащить доктора в свою лодчонку.

Беньямин, понятно, был не в состоянии пошевелиться. Он поверить не мог, что держится на воде.

– Давайте сюда ваш портфель, – кричал доктор, протягивая руку.

Беньямин выпустил свою ношу и почувствовал, как поднимается вверх, изумительным и неожиданным образом обретая спасение.

Дрожа в лодке, ничего не видя через залитые водой стекла очков, Беньямин почти жалел о том, что кончилось его погружение в невообразимые глубины, где живут слепые рыбы и жмутся друг к другу черные камни, прячась от просачивающегося сверху слабого света. Уму непостижимо, как ему удалось выбраться из воды и оказаться в этой лодке! Это было очередное чудо, на этот раз – великое чудо. Этим утром в марсельской гавани он точно знал, что Бог существует, ведь во вселенной, где не было бы Бога, он к этому времени несомненно потерял бы все.

ВАЛЬТЕР БЕНЬЯМИН

Езда на московском трамвае – переживание прежде всего тактильное. Новичок здесь быстро приноравливается к своеобразному темпу города и старинному ритму его крестьянского населения. Здесь, в этом смелом историческом эксперименте – новой России, – происходит полное взаимопроникновение технологического и примитивного способов существования. Садитесь на любой трамвай и сами убедитесь в этом. Кондукторша в шубе возвышается на своем месте, как самоедка на санях. В энергичной толкотне людей, штурмующих вагон, и так уже забитый под завязку, никто не выказывает ни малейших признаков возмущения, все чрезвычайно сердечны друг с другом. (Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь выругался.) Но вот все вошли – тут-то и начинается настоящее испытание. Через заледенелые стекла никогда нельзя с точностью определить, где остановился трамвай. А если вам это и удастся, толку почти никакого, потому что сквозь людскую массу к выходу не пробраться. Поскольку садиться нужно через заднюю дверь, а выходить через переднюю, то остается только протискиваться сквозь толпу. К счастью, на каждой остановке вваливается новая партия народа и проталкивает вас вперед, а на всех главных остановках вагон почти пустеет.

Уличное движение в Москве – явление довольно массовое. Так, по улице бывает невозможно проехать из-за целых караванов саней, выстроившихся в длинный ряд, поскольку то количество вещей, для которого потребовался бы грузовик, раскладывают на пять-шесть таких повозок. В санном транспорте на первом месте, конечно же, лошадь, а потом уже пассажир. Это животное не терпит перевеса: можно взять с собой мешок с кормом для кобылки, одеяло для седока – но не больше. В любом случае на узкой скамье могут разместиться только двое, а так как спинка не предусмотрена (если не считать за таковую низкий бортик), то на крутых поворотах нужно постараться не выпасть. Скорость всегда предполагается самая высокая: долго ехать по холоду тяжело, а расстояния в этом городе гигантские. Извозчик во время езды держится поближе к тротуару. Пассажир, вместо того чтобы царственно взирать на всех с высоты, смотрит в оба на том же уровне, что и все остальные, касаясь рукавом прохожих, – ни с чем не сравнимое переживание для любителей осязательных ощущений.