Книга Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин

Сформированный после переворота в Петрограде Совет народных комиссаров (Совнарком) подтвердил созыв Учредительного собрания, но большинство организаций на российском Дальнем Востоке все равно отказалось признать так называемую Октябрьскую революцию. Согласно анкетам большевистской фракции на Втором Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов (Петроград, 25–27 октября 1917 гг.), только Владивостокский и Никольск-Уссурийский Советы рабочих и солдатских депутатов, а также представители военнослужащих Дальнего Востока поддерживали передачу всей власти советам. Хабаровский Совет требовал демократического (социалистического) правительства, а Харбинский Совет рабочих и солдатских депутатов призывал к созданию коалиционного правительства[330].

Органы самоуправления, профсоюзы, комитеты нерадикальных партий и другие дальневосточные организации, в том числе Хабаровский и Благовещенский Советы рабочих и солдатских депутатов, осудили переворот в Петрограде и заявили о своей верности Временному правительству и будущему Учредительному собранию. «Приамурские известия» публиковали аналогичные заявления из самых разных частей России[331]. 9 ноября 1917 года Русанов, Вакулин (председатель Дальневосточного комитета Советов), председатели хабаровских органов самоуправления и объединенный комитет эсеров и эсдеков (меньшевиков) опубликовали обращение к «гражданам», в котором выступили против попыток диктатуры Владимира Ильича Ленина и Льва Давидовича Троцкого[332]. Хотя отдельные митинги и организации призывали к передаче всей власти советам, выборы в Учредительное собрание прошли до того, как регион признал какую-либо cоветскую власть. Приамурская окружная избирательная комиссия, свободная от большевистского влияния, протестовала против применения большевиками силы по отношению к Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссии. 12 ноября 1917 года на большей части российского Дальнего Востока начались выборы, окончившиеся уверенной победой эсеров и вновь подтвердившие широчайшую поддержку демократического развития страны[333].

НАЦИОНАЛИЗМ МЕНЬШИНСТВ И РЕГИОНАЛИЗМ, 1917 ГОД

Леволиберальный проект строительства этнически инклюзивной российской имперской нации, сформировавшийся в годы Первой русской революции и Государственной думы, стал преобладающим в ходе Февральской революции. Тем не менее продолжались дискуссии о том, как именно удовлетворить национальные и региональные партикуляризмы. Некоторые интеллектуалы планировали введение в реформированном Российском государстве национальных и региональных автономий; другие представляли преображенную империю в виде федерации; были и сторонники юридически гомогенной гражданской нации или единой политической общности, определяющейся через класс; некоторые признавали и право меньшинств на отделение; другие соглашались на создание автономий лишь для некоторых меньшинств, считая, что демократического самоуправления будет достаточно, чтобы примирить региональные и местные интересы с общегосударственными.

Не было единого мнения о том, как понимать термин «нация». Например, просветительская колонка «Приамурских известий» сочетала романтическое, примордиалистское и государственническое понимание национализма. «Нация» (или «национальность») определялась позитивно как «народ, живущий в одном государстве, подчиняющийся одному закону, исповедывающий одну веру». В «нацию» люди соединяются «любовью к родине (национальным чувством), к своему национальному языку, обычаям, ко всему, что дала родина прекрасного». Но национализм, однако, определялся критически как «чрезмерная любовь к родине, доводящая до того, что националист признает только свое, даже если это что-нибудь нехорошее, и ненавидит все чужое». Вместе с тем «национальное самоопределение» понималось в гражданском ключе, как «право каждой нации, каждого народа самому определять, какими законами он будет управляться, и будет ли он самостоятельным или захочет соединиться с бóльшим государством». Таким образом, это понимание «национального самоопределения» позволяло интегрировать меньшинства в бóльшую по размеру гражданскую нацию, что противоречило эссенциалистскому и религиозному определению «нации» в той же самой статье[334].

Интеллигенты, солдаты и рабочие из национальных меньшинств по-разному понимали национальное самоопределение. Члены еврейской общины Владивостока спорили, следует ли им посылать делегата в новое городское самоуправление, определяя тем самым свою группу как политическую единицу. Несмотря на утверждения Якова Лейбовича Скидельского, представителя знаменитой семьи предпринимателей, что еврейская община не является общественной организацией, большинство согласилось отправить делегата. Корейцы Новокорейской слободки во Владивостоке избрали пять делегатов в городской исполнительный комитет и поручили им возглавить корейскую милицию. Избранные «уполномоченные приамурских корейцев» Ким Чибо, Лука Иннокентьевич Ким и Николай Иванович Ким однозначно ассоциировали себя с российской имперской нацией. В телеграмме Верховному главнокомандующему они выразили уверенность, что корейцы, служащие в русской армии, останутся верными защитниками родины. Подобным же образом группа эстонских военнослужащих под руководством Фердинанда Саана обратилась к общественности через «Известия Владивостокского Совета», заявляя о своей принадлежности к России и возражая тем, кто, ориентируясь на их имена и религиозную принадлежность, называл их немцами[335].

Интеллектуалы, претендовавшие на представительство бурят-монгольского (Богданов, Элбек-Доржи Ринчино и другие), корейского (Мун Чан Бом) и украинского (Андриан Гаврилович Казнодзей, Константин Кондратьевич Андрущенко, Макар Минович Нерода и другие) населения, придерживались дифференцированного подхода к постимперскому гражданству, поддерживая лозунг национальной автономии. Весной-летом 1917 года они сформировали новые национальные организации. Бурят-монголы стали первыми, кто провозгласил автономию на Первом Всебурятском съезде (Чита, 23–25 апреля 1917 г.). Ринчино возглавил Временный Бурятский национальный комитет (Бурнацком), который был призван координировать создание самоуправления в Национальной автономии бурят-монголов. Первый Всероссийский съезд корейских общественных организаций, проходивший в Никольске-Уссурийском с 22 по 30 мая 1917 года, принял резолюции о национальном самоуправлении, образовании и представительстве во Всероссийском учредительном собрании, а также избрал Всероссийский центральный исполнительный комитет корейских национальных обществ (впоследствии известный как Корейский национальный союз) под руководством Мун Чан Бома (Василия Андреевича Муна). Хотя напрямую автономия провозглашена не была, резолюции съезда фактически сформулировали основы культурно-национальной автономии[336].