Книга Война Фрэнси - Фрэнси Эпштейн

По содержанию и языку «Война Фрэнси» опередила свое время. За исключением дневника Анны Франк, литература о холокосте в США была в основном представлена писателями-мужчинами. Среди них выделялся Эли Визель[74], в то время «голос» тысячи жертв, которых стали называть «выжившие». Не многие писатели-мужчины еврейской общины описывали жизнь женщины во время холокоста. Уильям Стайрон, не еврей по происхождению, выпустил роман «Выбор Софи», в котором речь идет о выжившей польке. В Израиле, во многом из-за скандальных романов Ехиэля Динура[75], писавшего под псевдонимом «Ка-Цетник», что означает «узник концентрационного лагеря», на жертв холокоста смотрели как на порченый товар. Чешско-израильская писательница Дита Краус, прошедшая большую часть войны бок о бок с Фрэнси, как-то сказала мне, что даже великий израильский политический деятель Давид Бен-Гурион якобы сказал:

— Каждый выживший мужчина был капо, а каждая женщина — проституткой.

В своей книге Фрэнси почти полностью концентрируется на переживаниях женщин. Кроме того, она смотрит на войну глазами ассимилировавшейся пражской еврейки и гордой гражданки Чехословакии. Ни она, ни ее родители не были религиозны. Она не владела идишем. Фрэнси откровенно и бесстрастно пишет о любви и сексе (в том числе и однополом) в обмен на еду. Она знала, какой вред могла нанести такая информация человеку в начале 70-х, поэтому изменила имена женщин, о которых рассказывала.

Немногие писатели способны отделить неприятие их работы от неприятия их самих, и Фрэнси не стала исключением. Отказ издательств больно ранил ее и подтвердил сомнения, что ее история никому не интересна. Она передала рукопись мне, чтобы я распорядилась ею по своему усмотрению. В конце концов, сказала Фрэнси, это же я писатель в семье.

Книга матери — это последнее, что было бы мне интересно в 1975-м. Я с детства слушала эти рассказы. Это ее история, не моя. Я хотела, наоборот, отойти от нее, а не углубляться в эту тему еще больше. Хотя мне было уже около тридцати, я не могла ни бунтовать против родителей, ни покинуть родное гнездо. Я писала книгу «Дети холокоста», пытаясь отделить свои мысли от маминых.

В 1979 году мою книгу о пережитом опыте старшего поколения, его стойкости и нашей памяти опубликовали. Это событие далось нам непросто. Мы никогда не говорили об этом, но у меня складывалось ощущение, что, хотя Фрэнси гордится первой книгой дочери-журналистки и с удовольствием продвигает ее, она чувствует, что ее собственную жизнь обошли вниманием. Она стала рассказывать истории военного прошлого на местных мероприятиях, но, как и я, не стремилась опубликовать эти воспоминания.

Весной 1989 года у Фрэнси случилась аневризма мозга. Она впала в кому и умерла не приходя в сознание.

Следующие семь лет я носила своеобразный траур — собирала информацию о ней и ее предках, которая потом превратилась в книгу «Откуда она: по следам матери». В ней я проследила историю трех поколений портных, живших в Центральной Европе, и обратилась к мемуарам «Туда и обратно» как к источнику информации о Второй мировой войне. Закончив книгу в 1997-м, я сдала мемуары и прочие материалы в архив и с головой погрузилась в новую работу.

На протяжении двадцати лет меня часто просили помочь написать или перевести воспоминания других выживших, и иногда, если материал был мне интересен, я соглашалась. Вместе с Хедой Марголиус Ковали я перевела с чешского ее книгу «Под несчастливой звездой: жизнь в Праге с 1941-го по 1968-й», которая стала важным историческим документом. Я перевела часть воспоминаний Власты Шеновой о Терезине «Я хотела стать актрисой». Вместе с Полом Орнштейном она работала над книгой «Оглядываясь назад: мемуары психоаналитика». Я также написала предисловие к книгам двух бывших узников из Канады. Мне присылали много рукописей о холокосте и просили прочесть и/или написать рецензию, но почти всегда я отказывала, чтобы не отвлекаться от своих работ. Однако на протяжении этих двадцати лет я следила за тем, что писали о женщинах в период Второй мировой войны исследователи-феминистки.

В 2017 году мой друг рассказал о видео, которое моя мать записала для Фортуновского архива Йельского университета в 1985 году. Мы с братьями ничего об этом не знали. В том же году наша семья получила копию видео, и мы впервые его посмотрели. Тогда же «Нью-Йорк таймс» и «Нью-Йоркер» разразились скандалами о сексуальных домогательствах Харви Вайнштейна, а движение #MeToo охватило весь мир и попало в заголовки.

Просмотрев видео Фрэнсис и показав его друзьям, я перечитала мамину рукопись и поняла, что это важный первоисточник. Некоторые из тех, кого описывает Фрэнсис, были известны в семидесятых годах, и не только добрыми делами. Информацию об этих людях можно найти в «Википедии». Среди них не только Йозеф Менгеле, но и осведомительница Панкраца Марианна Гольц, заключенная-еврейка Лотте Винтер («Сильва») и надзирательница концлагеря Аннелиза Кольманн («Буби»). Настоящее имя Шписса, нациста, который заставил Фрэнсис сжечь дневник, было Вильгельм Фридрих Клем.

Мы с братьями посоветовались и сошлись на том, что Фрэнси писала книгу для публикации, и она бы хотела, чтобы мы сделали это к 75-летней годовщине ее освобождения из лагеря. Мы решили, что я ее немного отредактирую и отошлю издателям в Европу, Израиль, Соединенное Королевство и США. Фрэнси бы обрадовалась, узнав, что рукопись приняли два крупных издательства: словацкое IKAR и чешское «Млада Фронта».

Гомосексуальные отношения, а также торговля телом за еду, описанные в книге матери, не стали для меня сюрпризом. Я слышала эти истории, встречалась с героями ее книги, а некоторых, например, Китти, Марго и Петера, знала очень хорошо. В отличие от многих жертв холокоста, Фрэнси никогда не пыталась умолчать о своем прошлом, и многое рассказала мне слишком рано. Мой брат Томми отказался учить чешский и слушать истории выживших, которые собирались у нас в гостиной. Я же слушала, но переняла у Фрэнсис ее метод психологической защиты — абстрагирование. Я слышала слова, но отказывалась осознавать их значение.

Понадобилось написать собственные мемуары — «Долгий полураспад любви и травмы» и пройти через десять лет психотерапии, прежде чем я смогла обратиться к «Войне Фрэнси». Все детство я благоговела перед блестящей, искренней и прагматичной мамой, благоговела перед тем, через что ей пришлось пройти, и пребывала под впечатлением тех уроков, которые она из этого извлекла. Фрэнси исключили из двух элитных пражских школ (Немецкой гимназии и Французского лицея), и она часто называла лагерь «университетом», где получила уникальные знания о природе человека.