Книга Государево дело - Иван Оченков

Оборотной стороной этих событий стало наступление полной анархии в Сибири. Оставшись без присмотра, каждый «пан атаман» решил, что он теперь самый большой бугор на ровном месте и в связи с этим может теперь делать все, что захочет его левая пятка. Так что когда законное правительство, сиречь я, стало наводить порядок, привыкшим к своей безнаказанности полевым командирам это совершенно не понравилось.

В принципе ничего нового я не узнал, во всех прочих городках и острогах Сибири происходило то же самое, но по мере прибытия туда моих воевод с воинскими контингентами порядок постепенно устанавливался. Другое дело, что людей и средств у меня было крайне недостаточно, а потому процесс этот был совсем не быстрым. Но в данном случае дело осложнялось тем, что в Мангазее были сосредоточены слишком большие деньги.

Поначалу дела у Погожева и Буйносова шли достаточно успешно. По крайней мере видимость порядка была обеспечена, все необходимые сборы стали собираться, наиболее одиозных атаманов и их шайки разбили, а прочих привели к покорности. Но чем больше молодой стольник вникал в суть происходящего, тем больше подозрений у него возникало.

– Посудите сами, ваши величества, – горячился он, – аглицкие немцы творят чего похотят, а местные супротив них и пикнуть не смеют! Раз одного взяли в оборот, так на другой день отпустить пришлось, поскольку супротив нас все купчишки и казачки́ местные выступили. Малым делом до бунта не дошло. Насилу утихомирил по-доброму, уж не знаю, как извернуться пришлось. Одних улещивал, другим грозил, а с третьими и до сабель дошло.

– А товарищ[52] твой что же? – нахмурился я.

– Был товарищ, да весь вышел, – скрипнул зубами Семен. – Поначалу мы во всем заодно были. Покуда вместях держались – все ладно шло, а потом или подкупили Митьку, или запугали, а как подменили человека! Во всем супротив идет, слушать не хочет, а потом еще и…

– Ну, договаривай, что застыл?

– Местничать стал!

– Это как? – изумился я.

Тут надо пояснить. Как ни боролся я с местничеством, как ни налагал опалы и ни грозил карами, само явление никуда не делось. Поэтому все назначения на важные посты проводились с оглядкой на эти древние обычаи. Однако в данном случае дело было совсем уж вопиющим. Ну какой, скажите на милость, худородный Погожин соперник в местническом споре князю Буйносову, в роду которого многие достигали боярского чина, а двоюродная сестра Марья (Екатерина)[53] была женой царя Василия Шуйского? Тем не менее свершился эдакий маленький «дворцовый переворот», в котором второй воевода объявил себя первым.

Князь Семен вовремя сообразил, что дело пахнет еще никому не ведомым керосином, и вместе с несколькими верными людьми вырвался из острога, проложив себе путь оружием. Поступок, с одной стороны, не самый героический, а с другой – очень правильный. Сопротивление не привело бы ни к чему, кроме гибели, закон же в тех местах – тайга, а прокурор – медведь. Доложат, что молодой воевода от цинги помер – и кто там в Москве дознается до истины?..

– Это ты хорошо сделал, что вернулся, – похвалил я стольника. – Пропал бы ни за грош, а мне верные люди нужны!

– Но я так и не поняла, – задумчиво спросила внимательно слушавшая рассказ Буйносова Катарина, – где вы взяли эти великолепные камни?

– Дык, у англичанина, матушка! – охотно пояснил князь. – При обыске нашли.

– А за что арестовали болезного?

– Тут такое дело, государь, – еще раз вздохнул несостоявшийся воевода. – Поклеп на него был, будто самоедам огненный бой продает[54].

Обвинение было серьезное. Продавать оружие, в особенности ружья, коренным жителям Сибири было строго-настрого запрещено. Оно и понятно, русские отряды численно крайне невелики, и единственным их преимуществом перед туземцами является огнестрел. Так что за соблюдением этого правила следили строго, и купец, рискнувший ради своих барышей продать пищали или мушкеты самоедским нойонам, мог запросто лишиться головы. Это если до суда дойдет, а то ведь могли по доброте душевной и голым у муравейника привязать. Нравы там самые простые, что, впрочем, понятно. Кому охота, чтобы у врага вместо луков и стрел появилось современное оружие? Куяки, стеганые тягиляи[55] и кольчуги – они надежно защищают только от наконечников из кости или совсем уж худого железа.

– И что, подтвердилось? – нахмурился я.

– Да как тебе сказать, государь, – помрачнел Семен. – Найти-то нашли, но он, собака, заявил, что сии ружья у него за ради обороны, а вовсе не на продажу.

– Может быть, так оно и есть? – пытливо взглянула на него Катарина.

– Завернутые в рогожу и под прочим товаром спрятанные? – покачал головой князь. – Нет, матушка, купчишки-то ведь лишнюю гривенку с собой зря не потащат на торг. Ладьи речные невелики, туда много не нагрузишь, а товар дорогой.

– Дорогой?

– Конечно! Сама посуди, государыня. За топор из дрянного железа берут столько соболиных шкурок, сколько в его обух пролезет. За медный котелок – столько, сколько их в него вместится. И тут за просто так – десять тяжеленных мушкетов? Да ни в жизнь не поверю!

– Хорошая цена, – одобрительно покивала шведская принцесса, видимо, уже прикинувшая, сколько прибыли можно получить при правильном ведении дел. – Но я все же не поняла, как случилось, что камни были при этом англичанине? Ведь он только собирался на торг, не так ли? Зачем ему брать их с собой?

– Их не в ладьях нашли, – не стал отпираться Буйносов, – а в конторе, когда «слово и дело»[56] кликнули. Тогда главного вора Барлоу повязали, ну и рухлядишку его перетряхнули. Вот тогда и нашли. Через эти самые камни, думаю, весь сыр-бор и начался. Кабы просто за ружья – те попробовали бы сперва откупиться, чай, не впервой на воровстве попадаться. Англичанишку на корабль забрали, нельзя их по нашим законам судить, а на правеж выставили какого-нибудь бедолагу из приказчиков. Мол, недоглядел. Известное дело!

– Как ты сказал, англичанина зовут? – насторожился я, услышав знакомое имя.

– Барлоу, – повторил стольник. – Роберт, кажись…

– А не Джеймс? – переспросил я. – Долговязый такой, рыжий, лет, наверное, сорока от роду.