Книга Двойное дыхание - Татьяна Соломатина

– Что это? – спросил он, показав им какую-то белёсую кожаную плеть. Интерны сделали сосредоточенные лица, заглянули и ни черта, признаться, не поняли.

– Ручка плода. Запущенное поперечное положение, господа, с выпадением ручки. Результат работы «духовных акушеров» не то из «Люльки», не то из «Ляльки», даже знать не хочу. Вам бы не мешало выучить, что следует делать в таких ситуациях.

– Так! Отошли подальше! – безапелляционно прикрикнула на них Людмила Николаевна.

Не из-за санэпидрежима и не потому, что они загораживали свет. А потому, что они не знали! НЕ ЗНАЛИ!!! Не знали даже теоретического алгоритма.

– Евгений Иванович, когда был интерном, наизусть учебники и руководства излагал! – гордо сказала она.

– Ладно вам, Людмила Николаевна. Моей заслуги в этом нет. Ребята будут читать, куда они денутся. Если хотят этим заниматься. Просто смотрите пока и слушайте. Я буду рассказывать. Чтобы выполнить плодоразрушающую операцию декапитации, должны быть соблюдены следующие условия. Первое: полное или почти полное раскрытие маточного зева, и тут оно есть. Второе: отсутствие плодного пузыря – тридцать часов безводному периоду, так что пузыря нет, оболочки разведены, а вот риск инфицирования есть, поэтому на полостную операцию не идём, чтобы сохранить матку, а органосохраняющая в подобных случаях невозможна. Третье: достижимость шеи плода для исследующей руки – сейчас узнаем. – Он извлёк зеркала и ввёл во влагалище сначала два пальца левой руки. – Я левша, – пояснил для интернов, – но в акушерстве априори не существует левшей и правшей – задержавшиеся и успешные становятся амбидекстрами, только если ситуация позволяет – действуй той, что удобна. Четвёртое: отсутствие абсолютного сужения таза, при котором плод невозможно извлечь и после декапитации, – тут такого не наблюдается, нормальный женский таз без всяких сужений и костных экзостозов.

Людмила Николаевна захватила выпавшую из влагалища ручку мёртвого плода и оттянула её к низу. В это же время Евгений Иванович ввёл всю руку в родовые пути.

– Шея плода достижима. Теперь мы должны ввести и разместить декапитационный крючок Брауна[73]. Выполнить собственно декапитацию и, наконец, извлечь расчленённый плод.

Один из интернов вдруг сказал:

– Что-то тут жарко… – и стремительно выбежал из родзала в коридор, даже не закрыв за собой двери.

Послышались характерные для регургитации[74]желудочного содержимого звуки. Санитарка, презрительно крикнув ему вдогонку: «Холодной водой умойся и не жри в следующий раз перед дежурством!» – тихо прикрыла двери.

Происходящее после было оставшемуся зрителю непонятно. Хотя Евгений Иванович перечислил все этапы операции:

– Сначала надо вывихнуть шейные позвонки, затем рассечь мягкие ткани, после чего – извлечь туловище, а после – захватить и удалить головку.

Вторая акушерка подала Евгению Ивановичу длинный, устрашающего вида крючок – видимо, тот самый, Брауна, и он ввёл его туда же, вслед за рукой.

– По руке, интерн, вводим, по руке. Тактильная чувствительность в акушерстве, да и в медицине вообще одна из самых важных. Акушер видит не глазами. Акушер «видит» руками.

Старшая акушерка, отпустив ручку плода, зачем-то схватила в горсть – как показалось неопытному парню – низ живота женщины[75], а руки хирурга, плавно и неспешно покружив, извлекли из лона женщины ощутимый неприятный хруст. После чего доктор подтянул к себе нечто, похожее на мацерированную, как после долгого пребывания в воде, кожу и стал это валикообразное нечто рассекать длинными ножницами с закруглёнными краями. Спустя пару минут ножницы и крючок вернулись на инструментальный столик. Ассистирующая акушерка пошевелилась.

– Люда, я сам. Фиксируй, пожалуйста, головку пока ещё. – Евгений Иванович, потягивая за ручку, извлёк из родовых путей женщины… обезглавленное младенческое тело – тот самый мацерированный валик с неуместно-трогательными отёчно-белесоватыми ручками и ножками.

Как заведующий обсервационным отделением извлекал двузубыми щипцами отделённую от тела головку, оставшийся в родзале интерн уже не видел. Он обмяк и грузно сполз под стеночку в спасительный обморок.

– И ты знаешь, Жень, я могу его понять! – вздохнув, сказал анестезиолог. – У меня у самого тут ЧСС[76]участилась, а АД[77]упало.

– Главное, чтобы у пациентки было нормальное. Люда, я сейчас ручное[78]сделаю, а ты родовые пути после осмотришь, хорошо?

– Хорошо, Евгений Иванович.

– Сергей Александрович, друг мой, не жадитесь на наркоз. С вами достойно рассчитаются, да и с меня бонус – лучшая водка в этом паскуднейшем из миров – контрабандный «Аквавит». Осмотр, ушивание шейки пусть тоже в полной отключке. Выводите, когда уже всё будет закончено. Всё, до последнего стежка, катетеризации и обработки. Это, – он кивнул в лоток, – на гистологию, естественно. Наташа, с грамотно написанной, со всеми анамнестическими деталями для патанатома, а не сикось-накось, как обычно, сопроводиловкой, – обратился он ко второй акушерке.

Некоторое время он сосредоточенно изучал истерзанные ткани изнутри. Извлёк послед. Осмотрел.

– Хороший малыш был. Жаль. Теперь никак не назовёшь. Что там эти апологеты «естественных» родов говорят? Мать не хотела, не любила, потому и умер? С чего они решили, что знают хоть что-нибудь о промысле Божьем. Был бы тут Зильберман, он бы обязательно сказал что-нибудь вроде «Бог с тобой, когда ты – с Ним»[79], и всем бы стало спокойно, и все бы поняли… вспомнили, что смерти нет, а только вечная жизнь. А теперь его самого нет. И у меня такое чувство, что я расчленил сам себя. А ведь «чувство» – неправильное слово. Правильное слово – «знание». Всего десять лет назад я стоял по правую руку от Петра Александровича в этом самом родзале и думал: «Это не может быть правдой. Нельзя рождаться несколько раз в сутки. Нельзя умирать при каждой удобной возможности. Нельзя шутить на краю бездны и рассказывать анекдоты, падая в неё…» И что я могу к этому добавить спустя вечность? Что я теперь ещё извлекаю младенческие трупы по кускам из живых женских тел?