Книга Содружество Султаны - Джин П. Сэссон

Абдуллу снова бросили в тюрьму. Вся злоба и ярость саудовских властей против недовольных ими вылилась на этого человека. Друзья и семья Абдуллы говорили, что его жестоко пытали, чтобы добиться признания. В газетах писали, что его опускали в едкое вещество, чтобы отомстить за тюремщика, на которого он напал. Его надували через задний проход, ему угрожали тем, что изнасилуют его мать и любимую жену у него на глазах.

Однако Абдулла отказался подписать признание.

Его упрямство еще больше разожгло ярость его мучителей. Молва говорит, что Абдуллу повесили, как забитого барана. Его так жестоко избивали, что у него парализовало всю нижнюю часть тела.

Должна признать, что мужчины в моей семье могут быть очень бессердечны. Мучения Абдуллы закончились, только когда его обезглавили.

О чем думал этот измученный человек перед смертью, размышляла я. Испытывал ли он страх или печаль, думая о том, что уже не сможет поднять на ноги своих шестерых детей? Или он почувствовал облегчение, что смерть освободит его от страданий последних дней? Только Бог знал ответы на мои вопросы.

На ум мне стали приходить другие ужасные образы. Я была уверена, что малышка Хейди провела многие горькие часы, проливая слезы по маме. Бедная Афаф была так одинока в этом мире. А Хуса по закону принадлежала такому же жестокому человеку, как и Мунира.

Не в состоянии уснуть я тихо встала с постели, чтобы приготовить себе ром с кока-колой. Только немного алкоголя поможет мне забыться, решила я.

Вот так я начала долгую запойную ночь. Я так опьянела, что, когда пошла в свой гардероб, чтобы спрятать пустую бутылку, запуталась в длинном пеньюаре и задела стеклянную вазу. Я подалась вперед, чтобы поймать ее, но ноги не слушались меня. В тиши ночи грохот от разбивающейся вазы был оглушительным.

Когда встревоженный Карим вскочил с постели, я уже не в состоянии была управлять ни собой, ни языком, чтобы что-то сказать в свою защиту.

Карим сразу понял, что его жена настолько пьяна, что еле ворочает языком.

В шоке он закричал:

— Султана!

«О, Аллах! — пробормотала я про себя. — Мои грехи вышли наружу!»

Я больше ничего не помню, так как полностью отключилась, наконец-то отделавшись от ужасных образов, которые пыталась утопить в вине.

Глава двенадцатая

МОЯ ТАЙНА РАСКРЫТА

В течение многих часов я пребывала в этом таинственном царстве тьмы, когда мозг отключен, никакая информация, ни новая, ни старая, не поступает в него и не обрабатывается. Ни печали, ни сладкие сны не обременяли меня. Я находилась в приятном состоянии полного отрешения от действительности, без сновидений и дум, пока звуки внешнего мира не пробудили меня на следующее утро. Мой краткий побег от реальности не мог длиться вечно.

Когда я наконец открыла глаза, первое, что я увидела в невыносимо ярком свете, — лицо Карима. Внезапно воспоминания о том, как он проснулся и обнаружил свою жену в стельку пьяной, вспыхнули во мне. Надеясь на чудо, которое каким-то образом развеет ночной кошмар, я снова крепко закрыла глаза и стала истово молить Бога, чтобы он сделал так, будто вчера вечером вообще ничего не произошло, а все это было только страшным сном.

Когда снова взглянула на Карима, я поняла, что Господь не внял моим молитвам. Печальные, все знающие глаза Карима разбивали мою надежду, что ему ничего не известно о моем тайном пристрастии к алкоголю. Слова были лишними, выражение лица Карима говорило мне, что он в курсе моих серьезных проблем с алкоголем.

Голос мужа был обманчиво спокоен:

— Султана, как ты себя чувствуешь?

Я прекрасно понимала, что моя дальнейшая жизнь кардинально изменится, так как теперь, без вариантов, я перехожу в разряд презренных и разведенных жен. Ужас от этой мысли сковал меня так, что я не могла выговорить ни одного слова.

— Султана?

Я с трудом выдавила:

— Со мной все в порядке, муж.

Карим кивнул.

Мы долго смотрели друг на друга, не проронив ни слова. Ни у одного из нас не хватало мужества продолжить разговор.

Во время этой паузы присутствие духа медленно начало возвращаться ко мне. Я быстро напомнила себе, что еще неизвестно, насколько Карим осведомлен о моих запоях, что, возможно, мне стоит следовать мудрой арабской поговорке: «Язык твой — лошадь твоя, и, если ты ослабишь поводья, она понесет тебя».

Я уцепилась за надежду, что Карим, вероятно, думает, что мое вчерашнее состояние — это лишь случайность. В конце концов, в течение нашего брака мы с Каримом с удовольствием позволяли себе немного выпить, и Карим никогда не выражал своего неудовольствия по этому поводу.

— Султана, нам надо поговорить.

Я молчала.

Опустив взгляд, Карим потер глаза и, набрав в легкие воздуха, сказал:

— Я всю ночь не спал. — С тяжелым вздохом он снова посмотрел на меня. — Я не мог понять, как же тебе удавалось так долго скрывать от меня свое пристрастие к алкоголю.

— Пристрастие к алкоголю? — с трудом выдавила я из себя.

Не обращая внимания на мой вопрос, Карим продолжал, не спуская с меня глаз, тихо произнося слова, слышать которые я совсем не хотела:

— Пожалуйста, давай не будем тратить наше время на твои попытки доказать, будто ты невинна, когда ясно, что ты виновна. Я уже поговорил с Сарой. И теперь я знаю, что ты часто напиваешься во время моих отъездов.

Бессмысленно было это отрицать. По его страдальческому выражению лица я понимала, что Карим узнал всю правду. От этой страшной мысли мне сдавило грудь.

Я заплакала.

— Этого больше никогда не повторится, — ломая руки, в слезах выкрикнула я. Я уже живо представляла себе злобные сплетни, которые поползут обо мне по всей нашей большой семье Аль Саудов. Моя репутация навсегда испорчена.

— Ты плачешь как ребенок, оттого что не можешь отвечать за себя как женщина?

Слова Карима были для меня как нож в сердце, но я не могла остановиться и продолжала плакать. Самое худшее случилось. Моя сильная зависимость от алкоголя раскрыта, и я не знала, что мне делать. Карим, конечно же, разведется со мной. Этот скандал ужасно отразится на детях. Мой ненавистный брат, Али, будет счастлив, что моя жизнь закончится у разбитого корыта. А мой номинальный отец получит еще большее оправдание своей нелюбви к младшей дочери, рожденной от первой жены Фиделы. Мои рыдания стали еще горше.

Мои искренние слезы смягчили сердце Карима. Он поднялся и подошел ко мне. Сев на край кровати, он стал убирать волосы с моего лица.

— Дорогая, я не сержусь на тебя, — сказал он. — Я сержусь на себя.

Я в недоумении посмотрела на Карима.

— Почему ты сердишься на себя? — поинтересовалась я.