Книга Разведчик Петра Великого - Эдгар Крейс

Кожа на пятках покраснела. Ещё немного – и она пойдёт пузырями. Затем почернеет и превратится в угольки. Так мясо и до костей можно прожечь. Палач смотрел на судью. Одно мановение руки – и огонь в жаровне запылает сильнее. В воздухе стала чувствоваться наэлектризованность зала. Николай же ощутил запах палёного мяса. Это начинала подгорать его собственная кожа. Публика ждала крики и стенания жертвы, но проклятый колдун упорно отрицал все обвинения суда и требовал справедливого к себе отношения.

– Добавь огня, палач! Не жалей урода! У моей жены вчера молоко в груди пропало! Это наверняка из-за чужеземного колдуна! – раздражённо закричал мужчина в подбитом мехом и вышитом серебряными нитями камзоле.

Палач хорошо знал своё дело и не торопился сразу поджарить допрашиваемого целиком. Он начинал с пяток ног. Потом можно было приступать к коленям, а затем и к самому чувствительному месту – паху. Опытный палач знал, что судьи не были заинтересованы в том, чтобы допрашиваемый быстро потерял сознание или – тем более – раньше времени скончался. Подсудимый должен признать свою вину до того, как умрёт. Хорошо отлаженный смертоносный конвейер задерживать глупой оплошностью досрочной смерти обвиняемого никак нельзя. Сначала признание во всём, что потребует судья, а потом уж умирай в своё удовольствие.

– Продолжай, палач! – потребовал судья и обернулся на какой-то посторонний шум.

В зал суда стремительно вошёл человек в очень дорогих одеяниях и в сопровождении вооружённых мушкетёров.

– Именем короля! Немедленно освободить этого человека и сопровождающих его людей! – тоном, не допускающим возражений, приказал хорошо знакомый парижанам Месье Филипп.

Все собравшиеся в зале, включая судью маркиза д’Аржасона, буквально подскочили со своих мест, будто их самих стали поджаривать. Низко склонили головы и молча стояли, словно провинившиеся школяры. Месье с важным видом оглянулся на палача, суетящегося у металлического лежака. У того от страха аж руки тряслись, и он никак не мог совладать со стальной колодкой на левой ноге Николая. Металл был красным от жары, и никак его нельзя было разомкнуть. От жары, видно, расширились заклёпки и колодки заклинило. Бывший опер тихо стонал и ждал, пока его освободят.

– Холодной воды и кузнеца сюда, быстро! – скомандовал Месье.

Ушат воды принесли быстрее, чем пришёл кузнец. Ледяную воду тут же вылили на ноги Николая. Раскалённая на огне металлическая колодка злобно зашипела, извергая струю пара. Боль стала совершенно невыносимой, но бывший опер лишь крепче стиснул зубы, чтобы не застонать. Николай выгнулся дугой, и в это время в зал вбежал кузнец с подручным, неся ящик с инструментами и бутыль с оливковым маслом. Хорошо, что он догадался принести масло и, прежде чем стал сбивать с ног Николая колодки, обмотал ему ступни и щиколотки смоченной в масле тряпкой. Стало хоть немного, но всё-таки легче.

Не прошло и часа, как карета Месье Филиппа с освобождёнными заключёнными в сопровождении вооружённых мушкетёров отправилась в Версаль. Провожать кортеж вышли на улицу все собравшиеся во Дворце правосудия. В том числе судьи и его внебрачный сын Жак со своими слугами. Прижав к груди шляпы и склонившись в почтительном поклоне, люди стояли до тех пор, пока карета брата короля не повернула на Новый мост. Только тогда парижане позволили себе выпрямить спины. Главный судья облегчённо вздохнул, вытер тыльной стороной ладони со лба капельки холодного пота и тихо произнёс стоявшим рядом присяжным:

– Слава богу, что мы не приняли слишком поспешное решение по такому важному государственному делу. Может, гнев короля минует нас грешных, если мы теперь достойно осудим студентов, которых Его Величество объявил бунтарями? Мы ведь только жалкие исполнители его воли. Мы пресекаем зародыши бунта да казним разбойников и колдунов.

Услышав подобное высказывание, бастард маркиза раздражённо повернулся в сторону Нового моста и чуть слышно произнёс:

– Никогда не прощу колдуна-самозванца! Я его и в Версале, под носом у самого короля, достану!

Недолго чужеземцу осталось праздновать надо мной победу! Ещё посмотрим – кто из нас двоих будет смеяться последним! А пока поковыляй на своих обожжённых культяпках! Далеко от меня на них теперь не убежишь!

Глава 5

Путь в Стамбул идёт через Версаль

Луи крайне рассердился на главу полиции Парижа, маркиза д’Аржансона, по крайней мере по трём причинам. Во-первых, из-за того, что тот так и не смог заставить своего наглого и самоуверенного бастарда вести себя достойно и перестать дебоширить. Во-вторых, маркиз д’Аржансон сильно поторопился и не согласовал с ним начало судебного разбирательства над чужеземцами. И в-третьих, король рассердился на главу полиции Парижа за то, что его глупые солдаты разбили магический кристалл, что не позволяло незамедлительно проверить способности принца Николя. Хотя тому сейчас было совершенно не до магии.

Вот уже третий день, как у Николая был жар. Он лишь изредка приходил в себя, чтобы попить, и снова проваливался в беспокойный сон. Луи на его спасение отрядил целый консилиум своих личных эскулапов. Но те, кроме кровопускания, мазей да пластырей, ничего путного предложить не могли. Таким образом, их коллективные усилия почти не помогали пострадавшему. Его ступни выглядели просто ужасно, а королевские лекари сомневались, что он вообще сможет когда-либо подняться на ноги. Они предрекали Николаю, что если тот и выживет, то останется калекой на всю жизнь. Но даже не то, что чужеземец станет калекой, больше всего волновало короля. Он помнил восторженные рассказы своего брата и теперь боялся, чтобы принц Николя не умер или не лишился божественных способностей из-за чрезмерных страданий.

Пока Николай лежал в беспамятстве, Луи потребовал, чтобы Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич нарисовали эскиз магического кристалла, который так глупо разбили солдаты. Те, хоть и тоже пострадали от рук маркиза д’Аржансона, но были лишь избиты и миновали пыток, а поэтому обходились мазями да спиртовыми компрессами. По указанию короля в Венецию с курьером был срочно отправлен эскиз нового стеклянного кристалла, и теперь король с нетерпением ожидал, когда ему южане пришлют ценную посылку. Главное, чтобы венецианские стеклодувы на совесть выполнили свою работу. Но вот будет ли новый магический кристалл столь же эффективен, как и прежний, этого Луи не знал и сильно переживал. Временами он сердился на себя за то, что не поехал вместе с братом поглядеть на работающий кристалл. Тогда бы он тотчас приказал забрать к себе во дворец принца Николя с его магическим кристаллом, и не было бы никаких недоразумений. Луи вспомнил времена бесноватой Фронды, когда принцы крови возжелали власти и устроили в Париже страшную резню. Воспоминания о том времени примиряли его с самим собой. Ведь кто его знает, что может с ним случиться в этом диком городе, в котором жители порой ни во что не ставят собственных королей!

Для ограничения любопытства своих придворных Луи приказал разместить Николая и его спутников на королевской половине дворца, поблизости от своей спальни. Теперь чужеземцы были у него на виду, и сей факт отчасти уменьшал тревогу, что кто-то узнает о чужеземцах больше того, что он сам разрешит знать своим подданным. В дополнение ко всем принятым мерам предосторожности Луи выставил у дверей русинов вооружённых гвардейцев и потребовал никого без его разрешения к ним не допускать. Не сделал король исключения и для жены Николая и его ребёнка. Он всё ещё надеялся сломить волю русинки и сделать её своей новой фавориткой. Для чего нужно было хотя бы на время исключить общение супругов и переключить внимание принца Николя на какую-нибудь симпатичную придворную даму, которой Луи мог бы доверять. Не смягчило решение короля и то, что Николай уже долгое время был без сознания и лишь в редкие часы приходил в себя. Наоборот, он посчитал, что Марфа, узнав о издевательствах палача над её мужем, может обвинить в случившемся самого короля, и тогда появлялась большая вероятность навсегда лишиться возможности даже попытки сближения с привлекательной русинкой. Ведь известно, что женщины – чувствительные и одновременно непредсказуемые натуры. Порой даже брошенное к их ногам целое королевство для них – ничто.