Книга Краденое счастье - Елена Колядина

– Пульс в норме, – пробормотала она. – Надо доктору доложить. Дайте-ка я вам капельницу поставлю.

Устроив в катетер на сгибе Любиного локтя иглу от капельницы, медсестра проследила за падающими по прозрачной системе каплями, потрогала Любин лоб и спросила:

– Легче?

Люба закивала.

– Ну слава тебе господи! – сказала сестра и ушла.

– Владимир Владимирович когда обещал прийти? – небрежно спросил Николай.

– Теперь не знаю, утром его не пустили, порядки, мол, для всех одни, больничный режим. Он, говорят, скандалил, требовал пропустить… Ужас!

– Где не надо, там они про порядки вспомнили, – рассердился Николай. – Вот люди! Кстати, я тебя не спросил, может, ты хочешь чего? Давай за фруктами съезжу? Ты сейчас за двоих питаться должна. – И, несмотря на отказ Любы, покинул палату.

Люба положила голову на подушку и уставилась на мерно капающий в прозрачную трубочку раствор.

Как много всего случилось! И как мгновенно все произошло. Она словно прорвала границу времени, и по другую ее сторону вдруг оказалась уже совершенно другим человеком: спасительницей первых лиц России, невестой Николая, героиней репортажей и даже родней товарища Каллипигова.

– Чудеса! – пробормотала Люба и провалилась в сон…

– Любочка, проснись, – услышала она голос сквозь сон.

Сталина Ильясовна стояла возле кровати.

– Любочка, там уже почти пусто, – шепотом сказала она, указав на бутыль на стойке капельницы. – Пришлось тебя будить.

– Сталина Ильясовна, это вы, – сонно пробормотала Люба. – А я думала, вы мне снитесь. Нажмите красную кнопочку на стене. Как я рада вас видеть!

– А я как рада! Как же ты так? Под пули бросилась? Кроме тебя, конечно, некому было?

– Я за Васю испугалась. А Путина совершенно случайно загородила.

Медсестра освободила Любину затекшую руку от иглы. Люба опасливо и с болезненным удовольствием разогнула локоть и приподнялась на подушке.

– Ангел-хранитель тебя бережет, – проникновенно произнесла певица.

– Какой ангел-хранитель, Сталина Ильясовна? – махнула рукой Люба. – Вы прямо как моя мама.

– Ты не веришь в ангела-хранителя? – ужаснулась Сталина Ильясовна. – Напрасно, деточка, напрасно. Впрочем, он охраняет тебя независимо от твоих духовных заблуждений и прощает тебе твое неверие.

– Если увидите ангела-хранителя в инвалидной коляске – это точно мой, – засмеялась Люба. – Ой, Сталина Ильясовна, не сердитесь. У вас такое лицо… Давайте лучше петь!

В палату вошел Николай, с пакетами фруктов и огромной металлической банкой с консервированными ананасами.

– Здрасте, – поздоровался он со Сталиной Ильясовной.

– Коля, это мой педагог по вокалу, Сталина Ильясовна Черниченко, известная певица. А это – Николай Аджипов, мой будущий муж.

– А-а, – сказал Николай. – Рад познакомиться. Слушай, Люба, там внизу такая толпа набежала! Еле прорвался. Телевидение, журналисты.

– И что? – заволновалась Люба.

– Охрана никого не пускает. Сказали: сейчас обед и тихий час в госпитале, режимный момент, а тебе покой нужен. А! Вот и обед.

В палату внесли поднос с тарелками и стаканом морса.

– Не хочу есть, – отказалась Люба. – Я должна заниматься. Сталина Ильясовна, начинайте!

Дама растерянно поглядела на Николая. Тот развел руками.

– Находим дыхательную опору, – вздохнув, заговорила Сталина Ильясовна. – Вдох! Спина твердая, но затылок и шея совершенно свободны, не напряжены. Нет, Любочка, я боюсь, тебе это сейчас навредит.

– Не навредит, – уперлась Люба.

Гостья снова сокрушенно вздохнула.

– Давай разучим с тобой прекрасное произведение, как нельзя больше подходящее к твоему голосу: «Христос-младенец в сад пришел».

– Христос-младенец в сад пришел, и много роз нашел он в нем, – с чувством выводила Люба и смотрела на лимонные облака за окном.

– Да она уже поет! – с удовольствием сказал в дверях знакомый голос.

Люба умолкла и поглядела на дверь. В палате стоял Путин.

Глава 13

ЧАСЫ ОТ ПУТИНА

– Девушка, милая, в какой палате лежит Любовь Зефирова? – Надежда Клавдиевна водрузила на стол дежурной банку с солеными грибами. – Это вам к чаю!

– Да вы что, женщина? – возмутилась дежурная, придвигая банку поближе. – Здесь вам «Поле чудес», что ли?

– Возьмите, пожалуйста, не обижайте нас. Мы их в такую даль перли. Это ж рыжики! Экологически чистые. В Москве такие грибочки отродясь не растут.

– Видеть Зефирову нельзя. Нет, нет, нет… Строго-настрого запрещено.

– Эта… – Речь Геннадия Павловича, обычно говорившего довольно складно, в Москве стала корявой и неубедительной. – Почему – нельзя?

– Никакой информации давать не велено! – важно осадила его дежурная. – Тут уж с утра насчет Зефировой толпятся. И журналисты, и муж.

– Какой муж? – Надежда Клавдиевна недоуменно поглядела на Геннадия Павловича. – Никакого мужа у нее нет. Да вы про кого говорите-то?

– Не знаю, кто он там ей был, а только сейчас у молодежи с этим делом быстро, – ворчливо сообщила дежурная.

Геннадий Павлович повел Надежду Клавдиевну в сторону – держать совет, когда в фойе вошел Каллипигов, солидный и недосягаемый, как машина со спецномерами. Каллипигов катил Любину коляску. Ее сиденье было заменено на новое, из натуральной кожи, но Геннадий Павлович узнал бы Любину коляску из тысячи – он самолично починял ее: вставлял нестандартный штырь, аккуратно заматывал проволокой подлокотник.

– Надя, – сказал Геннадий Павлович с одышкой. – Гляди-ка: это ж Любина коляска. А почему Любушки нет?

– Ой! – заголосила Надежда Клавдиевна. – Любушка! Да на кого же ты нас покинула?

– Позвольте! – брезгливо сказал Каллипигов. – Кто-нибудь, заберите ее. Черт знает что! Почему впустили? Кто разрешил?

– Отдайте нам коляску, – вцепилась в сиденье Надежда Клавдиевна. – На память о Любушке!

– На какую память? – возмутился Каллипигов. – Дайте дорогу!

Надежда Клавдиевна подняла зареванное лицо и хотела было вновь слезно умолять вернуть память о Любушке, но вдруг замолчала, припоминая…

– Ой! – сказала Надежда Клавдиевна. – Товарищ Каллипигов? Миленький, вы откуда здесь? С Любушкой нашей попрощаться пришли?

– Что значит – попрощаться? – раздраженно бросил Каллипигов. – Любовь Геннадьевна попросила привезти ей старую коляску.

– Люба жива? – с запинкой спросил Геннадий Павлович, ухватившись за рукав Каллипигова. – Я отец, Геннадий Павлович Зефиров.