Книга Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

— Хоббс, — сказал он, когда дворецкий распахнул перед ним входную дверь Корбетт-Хауса, — нет ли у нас на примете какого-нибудь молодого красивого джентльмена, холостяка, который мог бы показаться привлекательным молодой леди, ищущей приключений?

— Вы, милорд, — сразу же ответил Хоббс, принимая у него плащ, шляпу и перчатки и закрывая дверь.

Валентин отмахнулся.

— Я сказал «молодого», а мне уже тридцать два года.

И я, возможно, забыл добавить в перечне — «здорового».

— Ну-у, в таком случае лорд Закери или лорд Шарлемань? Граф Эвертон? Роджер Ноулвилл? Стивен Кобб-Хардинг? Томас Честерфилд? Томас Эвертон? Лорд Уэрфилд? Джон Фиц…

— Довольно, — прервал его Валентин. — Мог бы ответить на мой вопрос «множество, милорд» или «около дюжины, милорд». Я ведь не просил озвучивать длинный список.

— Извините, милорд. Есть множество молодых джентльменов, сэр, которые могут подойти.

— Отвяжись.

— Как скажете, милорд. — Хоббс поклонился и направился по боковому коридору в сторону помещения для слуг.

— Подожди минутку. Дворецкий плавно повернулся.

— Да, милорд.

— Есть какие-нибудь новости?

— Получено множество писем и визитных карточек, милорд.

— Вы с Мэтьюзом сговорились убить меня, или довести до апоплексического удара?

— Я не знал, что ваш слуга пытается убить вас, милорд. Я поговорю с ним об этом.

— Письма и визитные карточки от кого, Хоббс?

— От леди Фрэнк, леди Дюмонт, леди Кастер, мисс Эн Янг, леди Элинор, леди Бетенридж, леди Филд…

— Спасибо, Хоббс. — Валентин вдруг остановился на полпути вверх по лестнице. — Ты сказал, от леди Элинор?

— Да, милорд.

Его сердце пропустило удар, потом сердцебиение участилось, как бы наверстывая упущенное.

— Визитная карточка или письмо?

— Письмо.

— Я возьму его с собой.

Дворецкий вернулся к небольшому столику у стены и, достав из кучи визитных карточек и писем то, что нужно, поднялся по лестнице и передал письмо Валентину.

— Что-нибудь еще, милорд?

— Нет, можешь идти.

— Да, милорд.

— И меня нет дома ни для кого, кроме кого-нибудь из Гриффинов. Только не для Мельбурна. Если зайдет, скажи, что я бежал в Париж.

— Да, милорд.

Валентин удалился в небольшой кабинет, примыкающий к его личным апартаментам, и уселся за стол. Аккуратно положив письмо перед собой, он внимательно посмотрел на него.

Его охватило незнакомое чувство предвкушения. Он не привык ждать чего-нибудь особенного от какой-то пустячной записки, написанной женщиной, но у него дрожали руки, когда он поднес письмо к глазам.

Слабый аромат лаванды напомнил ему о Гриффин-Хаусе и Элинор.

— Боже милосердный! Возьми себя в руки, Деверилл. Это всего лишь письмо, — проворчал он и, взломав восковую печать, открыл его.

«Деверилл, я придумала приключение. Когда можно поговорить с вами об этом? Элинор».

Валентин осмотрел письмо с другой стороны. Ничего.

— И это все? — разочарованно произнес он.

Никаких намеков на нежное чувство, хотя именно эта девушка сама сказала, что хотела бы, чтобы он, Валентин, стал ее приключением. Никаких просьб о помощи, всего каких-то несколько слов. Ни тебе «дорогой», ни «Валентин», ни «ваша». Все в рамках дозволенного. Черт возьми, такую записку можно спокойно показать Мельбурну, не опасаясь выговора.

Возможно, в этом все дело, повеселев, подумал он. Мельбурн читает ее корреспонденцию, поэтому она не могла включить в записку что-нибудь более личное — например, назвать его по имени. Хотя раньше называла.

В таком случае в ответе он тоже будет сдержанным. Тяжело вздохнув, Валентин достал из ящика листок бумаги и обмакнул перо в чернила.

«Элинор, сегодня вечером я буду присутствовать на большом балу у Кастеров. Если вы предполагаете быть там, мы могли бы поговорить».

— Впрочем, нет, — решил он. — Это звучит словно что-то недозволенное. Скомкав бумагу, он начал снова, оставив то же обращение и информацию, но закончив так: «Я буду рад выслушать, в чем заключается ваш план».

Это звучало уже лучше, но надо было как-то заверить Мельбурна, что он делает это просто из вежливости. Он в третий раз начал письмо и закончил его так:

«Оставьте для меня кадриль или какой-нибудь другой танец. Деверилл».

— Теперь получилось то, что надо, — сказал он себе и, сложив и запечатав письмо, позвал лакея, чтобы тот доставил его адресату.

До его появления на балу у Кастеров оставалось приблизительно пять часов. Внизу его ждала дюжина посланий от дам, каждая из которых была бы рада, если бы он позвал ее или заехал к ней сам. Но в данный момент ему было не до флирта. Поэтому вместо того чтобы ответить на многочисленные послания, он спустился вниз и сделал нечто абсолютно для него нехарактерное — отправился в библиотеку.

Элинор прочла записку.

— «Кадриль или какой-нибудь другой танец», — сердито нахмурив брови, повторила она.

— Что-нибудь не так, Нелл? — спросил Закери, отрываясь от собственной корреспонденции.

— Все в порядке. Просто я иногда размышляю вслух. Она старалась уважать желание Деверилла не вносить в отношения ничего личного, хотя в глубине души не представляла себе, каким образом можно быть связанным с человеком ближе, чем они. Разве что обнажиться полностью. При этой мысли она покраснела и горячая волна пробежала по всему ее телу.

— Ты будешь у Кастеров нынче вечером, не так ли? — спросил Закери, вычеркивая какую-то строчку из только что написанного. — Кастер говорит, что бал будет сенсацией сезона.

— Они все так говорят. Я пока что воздержусь высказывать свое мнение.

— Так ты идешь?

Наверное, придется, поскольку она должна была зарезервировать «кадриль или какой-нибудь другой танец для Деверилла.

— Да, я предполагаю быть там.

— С нами?

— Если не возражаете, я поеду вместе с вами в экипаже, он немного помолчал, потом, вздохнув, заметил:

— Долго ли еще ты будешь продолжать все это?

— Я думала, что ты на моей стороне.

— Я был бы на твоей стороне, если бы увидел, что это идет тебе на пользу и делает тебя счастливой. Но, откровенно говоря, Нелл, я не вижу, что эта «свобода» тебе приносит, если не считать лишних стычек с Мельбурном и слез при встрече с тетей Тремейн.

— Кто сказал, что я плакала?

Явно огорченный, Закери вскочил на ноги.