Книга Мое непреклонное сердце - Джо Гудмэн

— Вы, наверное, были совсем маленькая, когда умерли ваши родители? — спросил он.

Его вопрос помог ей собраться.

— Мне было четыре.

Колин так и думал. Мерседес и Декер были примерно одного возраста. Когда он думал о брате, ему было очень трудно представить его взрослым. Он так и остался для него ребенком, каким был, когда его забрали из работного дома. Теперь, глядя на Мерседес, он наконец по-настоящему понял, что Декер ведь тоже вырос.

— Вы хорошо запомнили их?

— Что вы имеете в виду?

— Вы помните, как они выглядели? Как они двигались, разговаривали? Может быть — что вы вместе с ними делали?

Это были совсем не те вопросы, к которым она привыкла. О ее родителях если и упоминали, то только в связи с их смертью. Если вдруг в разговоре касались этой темы, то обычно лишь за ее спиной, для того чтобы объяснить, как она превратилась в бедную родственницу.

— Трудно сказать… Помню ли я, как они выглядели? — спросила она сама себя. — В нашей галерее всегда висели их портреты, и они напоминали мне об их внешности, когда моя собственная память затуманивалась.

Она зорко следила за тем, чтобы дядя не продал портреты. Мерседес была уверена, что он не сделал этого только потому, что ему было неудобно торговаться с чужими людьми и назначать цену за фамильные портреты, а совсем не потому, что он не мог получить за них больших денег.

— В следующем году мне будет столько же лет, сколько было моей матери, когда она умерла, и теперь я могу сказать, что никогда по-настоящему не понимала, что она была молодая.

— Сколько же было вашему отцу?

— Двадцать девять.

— Мой возраст, — тихо сказал он. — Да, это действительно можно понять только теперь. Она кивнула:

— Не знаю, смогу ли вспомнить что-нибудь еще. Я сейчас рассказала вам о том, как мы с отцом разглядывали звезды, но я никогда не вспоминала раньше ни об этом… ни о том, как я не хотела, чтобы он отсылал меня спать. — Она замолчала и попыталась перейти к другой теме:

— Я знаю, мои родители пользовались симпатиями в своем кругу. Об этом мне говорила тетя Джорджия. Но я также знаю, что они жили в основном в Уэйборн-Парке, а не в Лондоне, даже в мае — июле, то есть во время светского сезона.

— Вы и это знаете? А брали они вас с собой в Лондон?

— Нет, не думаю. Я по крайней мере не помню. Все мои воспоминания о родителях связаны только с этим поместьем. Помню, как отец посадил меня на пони в тот день, когда мне исполнилось три года. Я как сейчас вижу маму: она стоит на выгуле, заслонясь руками от солнца, и следит за нами через щелочки между пальцами. — Мерседес грустно улыбнулась. — Бедная мамочка. Для нее это была, наверное, настоящая пытка: ждать, что я могу упасть и разбить голову. Папа непременно хотел, чтобы я научилась ездить верхом.

— И вы научились?

— Должно быть, научилась. Не могу себе представить, чтобы я могла разочаровать своего отца. Но я больше никогда не ездила верхом.

— Почему?

— Лошади вселяют в меня ужас, — просто сказала она. — Не думайте, что мой отец виноват в этом уж только потому, что настаивал, чтобы я села на лошадь, несмотря на мой страх. Я уверена, что потом я уже не боялась бы.

— Так в чем же дело?

Она искоса посмотрела на него и пожала плечами. — Не знаю. Временами я даже воображаю себе, что мне этого не хватает. Тогда я собираю в кулак всю свою волю и подхожу к дверям конюшни. Но дело кончается тем, что я здороваюсь с конюхом и делаю вид, что просто прогуливаюсь. Юбка для верховой езды выдает мои настоящие намерения, но Бен достаточно хорошо воспитан, чтобы не дать мне понять, что заметил это.

Мерседес говорила об этом очень легко, но Колин догадывался, что на самом деле это давалось ей непросто. Его удивило уже то, что она вообще призналась в этом. За время своего короткого знакомства с Мерседес Лейден он узнал о ней точно только одно — она не бросала слов на ветер. Если говорит, что лошади вселяют в нее ужас, значит, она действительно парализована страхом перед этими животными.

— Как умерли ваши родители?

Мерседес ждала этого вопроса. Она могла отвечать по-разному, и на каждый ответ обычно следовала своя особая реакция. Она выбрала тот, который вызывал шок, заставляя людей лепетать что-то вроде извинений.

— Их убили.

Колин же наклонил голову в сторону и серьезно смотрел на нее. Потом он спросил:

— Убийцу нашли?

Она будто догадывалась, что он не склонен развивать эту тему. Своим односложным ответом она, напротив, разожгла его интерес.

— Два человека были обвинены и повешены.

— Они были виновны?

— Что за странный вопрос?

— Я думаю, он вполне оправдан. Или, может, я ошибаюсь, подозревая, куда могут привести обвинения, которые выдвигает против меня Северн? Разве он не надеется отправить меня на виселицу?

Мерседес растерялась от таких суждений, но поняла, куда он клонит.

— Моих родителей убили двое разбойников. Их нашли в таверне меньше чем в пяти милях от того места, где они совершили преступление: они там пьянствовали и распутничали с девками. Вместе с моими родителями был убит и кучер. У них нашли драгоценности моей матери. Этого было достаточно, чтобы обвинить их в убийстве.

— Они не сознались?

— Мои родители оказались последними жертвами в целой цепи ограблений и убийств на одном и том же участке дороги. Всего полгода до этого была точно так же убита другая супружеская пара. Они еще имели несчастье везти с собой троих детей.

— Что же случилось с детьми? Мерседес свела брови, пытаясь вспомнить.

— Я даже не знаю, рассказывали мне об этом или нет, — сказала она наконец. — Я давно об этом не думала. А что до убийц, то миссис Хеннпин говорит, что разбойники так и не сознались в преступлении.

— Да, наверное, так и было, — сказал Колин.

Он оперся головой о мраморный столб позади себя уставился в звездное небо.

Мерседес немного повернулась, чтобы лучше его видеть. Его молчание было красноречивее всяких слов.

— Вы не верите мне, — осуждающим тоном сказала она.

— Я не сказал этого.

— Да, но вы и не поверили. Вы не сказали это так, чтобы все сразу стало ясно.

Он искоса посмотрел на нее:

— Что это значит? Повторите еще раз!

Губы Мерседес скривились в скептической улыбке.

— Я не думаю, что смогу повторить, — сказала она. — Но вы и без того прекрасно понимаете, что я имею в виду.

— Да, понимаю.

Когда после этого признания не последовало ничего, кроме долгого молчания, Мерседес не стала его торопить. Она уже и раньше заметила, что он очень подозрителен, а их теперешний разговор явился еще одним тому подтверждением.