Книга Последняя Ева - Анна Берсенева

Она радовалась сегодняшней поездке. И в самом деле, что-то неожиданное и хорошее было в этом дне, полном неяркого солнца, и в суровой церкви, и в пахнущем влажными листьями лесу… Еве нужна была сейчас поддержка, как воздух необходима, и она почему-то почувствовала ее в том, как прошел этот день.

Глава 14

Бабье лето в этом году оказалось совсем коротким. Уже в середине сентября дожди зарядили так безнадежно, что даже листья на городских деревьях не успели пожелтеть – сразу облетели под этими бесконечными ливнями. Зато в лесу полно было грибов, и отец радовался. Он любил ходить по лесу, но Еве всегда казалось, что папа словно стесняется бродить просто так, без видимой цели. Потому и любит, когда много грибов…

Родители привозили из Кратова огромные корзины опят, мама целыми вечерами занималась консервированием, Ева помогала, и время шло как-то незаметно.

Разве что Полинка немного беспокоила. То есть все было как будто бы хорошо: она училась в Строгановском, даже занятий, кажется, не пропускала, чего от нее вообще-то трудно было ожидать, и, что еще удивительнее, вечерами часто бывала дома.

Может быть, это как раз и беспокоило Еву: сестра всегда была стремительной, как рыжий вихрь, провести вечер дома было для нее проблемой – и вдруг… По утрам уходит в Строгановку, значит, пропускает любимое свое время работы, но и вечерами почему-то не берется за кисть.

Ева даже спросила ее об этом однажды.

– Мадемуазель Полин, а почему ты не рисуешь совсем?

Дело было утром, они завтракали на кухне. То есть это Ева завтракала, намазывала паштетом бутерброд, а Полинка только пила крепкий кофе, в который по детской привычке насыпала пять ложек сахара.

– Не хочется, – пожала она плечами. – А что, разве обязательно?

– Нет, раз не хочется – может, и необязательно, – ответила Ева. – Но вот именно и странно, что не хочется. Все-таки новая среда, впечатления. Только что с Казантипа своего вернулась – и не хочется… Почему?

Все они с облегчением вздохнули, когда, ровно тридцатого августа, Полина вернулась наконец из своего коллективного путешествия. Правда, она время от времени сообщала им по телефону, где находится, но, во-первых, слишком уж редко, а во-вторых, чем может успокоить известие о том, что она уже не на Казантипе, а, наоборот, на Тарханкуте, и не знает, сколько там пробудет и куда отправится потом?

Так что они обрадовались, когда странствие по степям наконец закончилось и черная от солнца Полинка возникла ранним утром в дверях квартиры. Даже на то, что она не сообщила о своем приезде, никто уже не стал обращать внимания. Хорошо хоть так!

На Полинке была длинная юбка, сшитая из двух цыганского вида платков и завязанная на талии ярко-алой веревкой, и огромная, не по росту тельняшка, на которой были вышиты какие-то живописные иероглифы. Рыжие волосы переплетены были множеством разноцветных нитяных «фенечек», на одной из которых болтался глиняный колокольчик.

Еще стоя на пороге, Полинка тряхнула головой, колокольчик хрипло зазвенел, и одновременно с этим звоном ворвался в дом запах сухих южных трав, а вместе с ним – чувство необъяснимой тревоги.

Тельняшку и колокольчик Полинка вскоре сняла и забросила в шкаф, сухие травы заварила в чае – а тревога осталась. Ее и чувствовала Ева, сидя рядом с сестрой за столом на кухне. Но причины этой тревоги она так и не понимала…

– Почему? – повторила Ева. – Тебе не нравится учиться?

– Не знаю… – неохотно произнесла Полинка. – Да нет, знаю, – тут же поправилась она. – Конечно, не нравится! Да я бы туда и не пошла, в Строгановку эту, если б мама не уговорила. Дурость спорола, ясное дело. Ну, жалко стало: мечта ее молодости, то-се – я и пошла.

– Но ты же еще так мало занимаешься, – осторожно возразила Ева. – Месяц всего… Неужели так быстро поняла, что тебе не нравится?

– А чего там понимать? – хмыкнула Полинка, поводя плечами любимым своим жестом, который папа называл цыганским. – Реализьм – знаешь, что это такое? Такой реалистический реализьм, крутить-вертеть эту натуру чертову, пока в глазах не зарябит.

– А это плохо? – улыбнулась Ева. – Все-таки должно же мастерство воспитываться, наверное.

– Какое еще мастерство? – поморщилась Полина. – Что это такое, можешь ты мне сказать? Как будто ящичек какой-то с инструментами – отвертка, плоскогубцы… Это же совсем другое! Ну ладно, на кого обижаться? – махнула она рукой и тут же вспомнила: – А однокурснички – не приведи Бог! Деревня глухая, и не смотри на меня так педагогично, я про Ломоносова тоже слыхала, – добавила она, поймав Евин укоризненный взгляд. – Один мне говорит: я, говорит, такое искусство, как у Модильяни, не понимаю и не принимаю! Это про Мо-ди-лья-ни художник говорит, не про Малевича даже – улавливаешь? Куда уж дальше ехать, если для него на импрессионистах все остановилось? Ну, с ним-то фиг, конечно, но я-то с какой радости должна это глотать?

Вообще-то Еве нравилось и Полинкино возмущение, и это знакомое движение худеньких плеч, и больше всего то, что они сидят вот так вот утром на кухне и разговаривают не о том, на сколько подорожал за неделю творог, а о Модильяни и Малевиче. Это по нынешним временам можно было считать редкостью. Даже в их далеко не жлобской школе разговоры все чаще велись унылые…

– Но ты же тоже, – на всякий случай сказала Ева, – ты же сама маслом любила рисовать и абстракцией не увлекалась, по-моему… Почему тебе вдруг не нравится реализм?

– Не реализм, а реализьм, – засмеялась Полинка. – Почувствуйте разницу! Да ладно, золотая рыбка, не ломай ты себе над этим голову! Над всякой дуростью думать…

– Ты у нас умница большая, – приобиделась Ева. – Конечно, где уж нам уж!

– Ладно-ладно, не обижайся, – смягчилась сестрица. – Просто это долго объяснять, понимаешь? Ну, может, мне противно, что человеку каких-нибудь двадцать лет, а он уже точно знает, что и как ему рисовать. Тут как жить – и то не знаешь…

Еве показалось, что какая-то темная тень промелькнула при этих словах по лицу сестры, и она снова почувствовала смутное дуновение тревоги.

– Это ты, что ли, не знаешь, как жить? – спросила она.

– А ты, что ли, знаешь? – поинтересовалась Полина. – Может, расскажешь в тезисной форме, а?

– Я не знаю, – вздохнула Ева.

– Ну и хорошо! – засмеялась Полинка. – За что тебя люблю, сестрица моя, – что ничего ты не знаешь! И как ты только подрастающее поколение учишь? – обычным своим ехидным тоном добавила она и, не дожидаясь ответа, вскочила так быстро, что чашка крутнулась по столу. – Пойду, Евочка, учиться реализьму. Взялась же сдуру за гуж… Пока!

Давно уже хлопнула входная дверь, а Ева все сидела за столом, бесцельно глядя перед собою. Потом зачем-то перевернула Полинкину чашку на блюдечко и долго рассматривала узоры кофейной гущи. Хотя что в них можно было прочитать, и что она хотела прочитать?