Книга Восьмой круг. Златовласка. Лед - Эд Макбейн

— Понятно, — сказал Мюррей и оставил эту тему. — Да, я буду поддерживать с вами связь. Приятных выходных.

Судя по всем сообщениям, ликующе подумал он, кладя трубку, Ландин перепуган. Очень, очень перепуган. Он ни за что не рискнул бы раскрыть секрет того эпизода в школе, если бы не боялся. И что-то, должно быть, произошло между ним и Рут, когда он сказал ей, что хочет это сделать…

Мюррей вернулся к кипе бумаг перед ним повеселевшим.

В половине пятого, когда он дошел почти до конца кипы, вошла мисс Уайтсайд и объявила, что его хотят видеть немедленно.

— Миссис Нэпп сегодня вас тревожить не велела, — сказала она с беспокойством, страшась нарушить запрет начальницы, — но, кажется, это очень важно. Это кто-то из районной прокуратуры. Он говорит, что его зовут Майрон Крамер.

Мюррей не сразу вспомнил это имя. Потом сообразил, что визитер — порученец Феликса Лоскальцо, и его это ничуть не обеспокоило. Как-никак, он считал Лоскальцо — и хотел считать его порученца — близкими людьми. В настоящее время он сам был одним из них. Все они были профессионалами, говорили на одном языке, и самое увлекательное для размышления — охотились на одну и ту же птицу, каждый по-своему. Собственно, у них было одно дело, хотя знать это Лоскальцо было ни к чему.

Крамер был высоким, сухощавым, с ярко-рыжими волосами и россыпью веснушек на юношеском лице. Выглядел он восемнадцатилетним, было ему примерно двадцать восемь. Мюррей знал, что теперь все районные, все федеральные прокуратуры переполнены такими мелкими сошками. Теплого местечка, где их ждал бы отец, в отличие от юного Харлингена, они не имели. Поэтому хлынули в прокуратуры, где могли быть на побегушках, пока не сойдет детский жирок, принесенный с юридических факультетов, и им станут поручать незначительные дела, пока не нарастут юридические мышцы. В конце концов они станут хорошими юристами, знающими все ходы и выходы в зале суда. Крамер с его юношеским лицом и острыми глазами представлял собой превосходный образец этого типа.

Кроме того, он оказался молодым человеком, не тратящим лишних слов. Мистер Лоскальцо, кратко сообщил он, через несколько минут выйдет из здания суда и ждет встречи с мистером Керком у себя в кабинете. Им необходимо немного поговорить.

— О чем? — спросил Мюррей.

— О статьях пятьдесят четвертой и семидесятой, — вежливо ответил Крамер.

Статья семидесятая представляла собой западню для неумелых частных детективов, позволяющих себе недопустимое поведение, но пятьдесят четвертая отличалась от нее.

— Недопустимое поведение и сговор, — сказал Мюррей. — Уверены, что в повестке дня нет больше ничего? Могилы? Дачи взятки? Дуэли? Ничего по-настоящему увлекательного?

Крамер улыбнулся.

— Откуда мне знать? Как-никак, я просто человек, который вытряхивает окурки из пепельниц.

«Конечно, — подумал Мюррей, потянувшись за шляпой, — маленькая жеманная кобра».

Лоскальцо был большим, высоким. Его громадную голову увенчивала копна нечесаных седых волос, он сидел, очищая яблоко кривым ножом в плавном, непрерывном вращении. Кожура, спускающаяся спиралью в тарелку на столе, выглядела так, будто выходила из машины. Мюррей узнал в этом представлении вариацию сцены Бруно с портфелем, притом скучную. Перенес внимание на остальную часть комнаты и обнаружил, что единственным интересным предметом там была стеклянная банка, налитая почти до краев водой, с чем-то похожим на бесформенные куски черной резины, приклеенные к внутренним стенкам банки. Не поднимая взгляда от яблока, Лоскальцо указал подбородком на банку.

— Знаете, что это?

То были первые его слова с тех пор, как Мюррея проводили сюда и оставили здесь. С тех пор прошло много времени.

— Нет, — ответил Мюррей, — не знаю.

Лоскальцо положил яблоко и нож, потом с усилием поднялся из кресла. Подошел к банке и лежащими рядом щипцами для сахара осторожно вынул из воды один из бесформенных предметов.

— Кровососы, — ласково сказал он. — Или, если вы разборчивы, пиявки. Месяца два назад несколько парней устроили налет на одну парикмахерскую в Бауэри, где торговали в задней комнате дрянным пойлом, и привезли оттуда этих маленьких проныр. Кое-кто из парикмахеров там до сих пор использует их для избавления клиентов от синяков. Надо просто приложить пиявок к кровоподтеку, и они превосходно сведут отек и устранят боль. Видели когда-нибудь их вблизи?

Он поднес щипцы к лицу Мюррея, и противная тварь в них медленно скорчилась в слепом протесте. Мюррей почувствовал, как к горлу подступает тошнота, но заставил себя сидеть неподвижно, не мигая. Это было нелегко. Ползающие твари всегда вызывали у него отвращение, а эта походила на чудовище, извлеченное из его самых жутких кошмаров.

— Большинство людей не любит этих проныр, — сказал Лоскальцо. Отправил наконец свою пленницу обратно в банку, и Мюррей задышал свободнее. — Не знаю почему, но это так. Взять хотя бы смелого человека вроде вас. На миг показалось, что вас вот-вот вырвет на этот прекрасный дорогой костюм. Значит, вы тоже их не любите. Так ведь?

Мюррей не соблаговолил ответить на этот вопрос, да Лоскальцо, похоже, и не ждал ответа. Он уселся в кресло, взял яблоко и откусил кусок.

— Я другое дело, — сказал он. — Кровососы могут вызвать рвоту у вас, Керк, но не у меня. Что вызывает у меня тошноту, так это мерзавец, который следит за квартирой, пока не застает там в одиночестве больную женщину — пребывающую в здравом уме, — а потом нанимает какую-то списанную в тираж актрису пойти туда вместе с ним и хитростью заставить ее рассказывать о проблемах мужа. Вот что, Керк, действительно может вызвать у меня рвоту. Или не понимаете, о чем я говорю?

Под воздействием как тона, так и слов ощущение близости с ним интересов исчезло во взрыве слепой ярости. Потом он взял себя в руки. Лоскальцо добивался чего-то устроенным представлением. Оно едва не сработало, и поэтому Мюррей обратил гнев на себя. Он понимал, что перед ним размахивают красным плащом с целью разъярить его, подозревал, что плащ скрывает за собой клинок шпаги, однако позволил довести себя до опасной близости к тому, чтобы неистово броситься в нападение и пасть мертвым. Теперь нужно показать Лоскальцо, что на арене перед ним не тот бык.

— Нет, — ответил Мюррей. — Не понимаю, о чем вы говорите.

— Ясно. — Лоскальцо снова откусил кусок яблока и, мерно жуя, спросил: — Значит, вы отрицаете, что в прошлый понедельник, работая на клиента, вы с какой-то женщиной вошли в квартиру Айры Миллера в его отсутствие и разговаривали там с миссис Миллер?

Мюррей улыбнулся:

— Вы знаете, что я не могу отрицать того, в чем меня не обвиняют. Хотите обвинить меня во взломе и проникновении?

Лоскальцо ответил улыбкой.

— Хотел бы, — любезно ответил он. — Видит бог, очень хотел бы, дабы показать вам, что не нужно вступать со мной в юридический спор. Но не обвиню. То, что сделали вы и ваша сообщница, убеждая Миллера изменить свои показания, называется сговор. То, что вы и другой сообщник ставили себе целью, когда пытались подделывать официальные досье, тоже сговор. И все это для одного клиента. Должно быть, вы очень старательно работаете для этого клиента, Керк, раз ставите себя в опасное положение.