Книга Крымское ханство в XVIII веке - Василий Смирнов

Глава X

Конец Девлет-Герай-хана. — Татарская депутация в Порте. — Несочувствие Порты избранию в ханы Шагин-Герая. — Поспешность и бестактность Шахин-Герая в своих действиям. — Начало возмущения в Крыму. — Интриги Порты против России и ее кандидата на ханский трон. — Высадка в Крыму Селим-Герая III. — «Кровавые адресы» крымских жалобщиков в Порту. — Нота Порты к европейским державам о положении дел в Крыму и отношении к ним России. — Причина «остуды» Шагин-Герая с Суворовым и Константиновым. — Неудачный исход авантюры Селим-Герая III.

По совершении переворота в Крыму России предстояла еще трудная задача заставить Порту признать Шагин-Герая в ханском достоинстве, да еще впредь установить вместо избирательного правления в Крыму наследственное. Порта, разумеется, не хотела примириться с фактом низвержения своего протеже Девлет-Герая и возведения на ханство ненавистного ей изменника Шагин-Герая; но делать было нечего. Девлет-Герай прожил некоторое время в Константинополе, угощался парадными обедами, получил от султана подарки, но все-таки в конце концов должен был отправиться на жительство в чифтлик неподалеку от Филиппополя, где он через три года и умер. Затем в Порте хотели было вызвать Сахыб-Герая, бывшего прежде ханом, и действовать через него на Шагин-Герая как младшего его брата, но и этот план тоже отложили. Стахиев еще в апреле 1777 года доносил князю Прозоровскому о благорасположении всех добронамеренных людей в Порте в пользу Шагин-Герая и только советовал, «чтобы хан избрал усерднейших к себе почтенных и набожных татар и отправил бы их чрез Царьград для поклонения в Мекку, которые, бывши в сем городе, могли бы зайти в знатные дома и хвалиться хорошим управлением нового хана, прославляя его добродетели и ревность к закону», — хана же он торопил присылкой этих ходатаев и депутатов с махзаром[148] к Порте.

В конце мая эти депутаты отправились в Порту и были там встречены довольно сухо: они должны были идти «пешками», потому что верховые лошади к ним не были посланы; их угощали кофеем, но «без сластей и окуривания», а верховный везирь по прочтении их бумаг сказал им в ответ: «Подумаем, посмотрим!» — то есть попотчевал их тем милым словечком «бакалым!», которым османы и до сего дня отделываются от чего-либо, в чем они прямо отказать не могут и чего, однако же, исполнить не хотели бы.

На совете министров, происходившем в присутствии султана, было доложено, что вступление Шагин-Герая на ханство при помощи России совершилось вопреки трактату о ничьем вмешательстве в дела Крыма и чрез это султан «впал в разные сомнения». Более зримым проявлением нерасположения Порты к признанию Шагин-Герая ханом Крыма было учреждение ею собственного пашалыка, или губернии, в Бессарабии с включением в нее Каушан, Балты, Дубоссар и всех прочих вплоть до реки Буга земель и селений, принадлежавших крымским ханам, с изгнанием из тех мест ханских управителей.

Во всяком случае, планы русской политики могли осуществиться быстро. Этому способствовала, помимо всего прочего, бестактность Шагин-Герая, которая привела к тому, что глухое сопротивление крымцев осенью 1777 года разразилось открытым бунтом, о причине которого Прозоровский доносил Румянцеву: «Я сколько можно стараясь изыскивать инструмент сего бунта, не могу и поныне открыть». Но из тона как этого рапорта, так и из других документов выходит, что бунт вызван поступками Шагин-Герая, на первых же порах сделавшего многое такое, что должно было усилить и без того немалое нерасположение к нему местного народонаселения.

В самом деле, этот злополучный татарин вообразил себя настоящим государем, соединяя в себе дикие инстинкты азиатского деспота с самыми легкомысленными приемами и затеями на европейский манер, игнорируя народную нелюбовь к себе и в то же время не сообразуясь с намерениями и советами русских.

Тотчас же по получении формального известительного письма от татарских вельмож о своем избрании на ханство Шагин-Герай отвечал им тоже письмом, заключавшим в себе нечто вроде милостивого манифеста, в котором объявлял амнистию всем провинившимся против его брата Сахыб-Герай-хана и требования дальнейшего впредь повиновения, на что ему опять отвечено было письмом самого раболепного содержания, которое отправили к нему ширинский бей и Абду-ль-Вели-паша от имени всего крымского общества.

После этого, вступив в фактическое осуществление своей ханской власти, Шагин-Герай занялся «распоряжениями о внутреннем своей земли устройстве», как об этом рапортовал Прозоровский Румянцеву. Распоряжения эти состояли в назначении «хорошего содержания новоизбранным чиновникам» и в добыче денег на покрытие этих расходов посредством отдачи на откуп соли и всех пошлинных сборов Кафы, Гёзлеве и Перекопа и всеобщего со всех жителей десятинного налога, учрежденного по примеру Крым-Герай-хана. Князь Прозоровский «на таковое изрядное», по его мнению, «учреждение с удовольствием глядел», и ему в голову не приходило, что изрядные на взгляд постороннего человека учреждения могут быть весьма неизрядными для тех, кого они непосредственно касаются. А оно так и было в настоящем случае. Жадный Шагин-Герай раньше «неотступно выпрашивал» денег у Прозоровского, а теперь у него была своя рука владыка, и он не замедлил, конечно, воспользоваться материальными выгодами своего нового положения. Деньги ему нужны были на разные затеи, которыми он хотел придать внешний лоск своему властвованию. Так, ему зачем-то понадобилось немедленно строить близ Бакче-Сарая на горе новый дворец, для чего он выписал из России потребных каменщиков. Сверх того, как доносил сам Прозоровский, Шагин-Герай «полагает сделать и крепостцу близ Бакче-Сарая на горе, с построением в ней казарм и заготовлением магазинов для войска, куда он, мыслить должно, в случае тревоги и ретироваться со своей гвардией намерен». Прозоровский в своем рапорте одобрительно отзывается и об этом строительном намерении Шагин-Герая. Кроме того, Шагин-Герай просил через переводчика Константинова прислать ему мастеров для отливки пушек и делания лафетов и разрешить ему купить в Туле для своих бешлеев (гвардии) ружья, сабли, пистолеты и пики.

С другой стороны, Прозоровский и раньше был недоволен тем, что Шагин-Герай «очень поспешно хочет все сделать»; теперь, по водворении Шагин-Герая на ханстве, ближе присмотревшись к нему как самостоятельному правителю, он начинает уже совсем нелестно его аттестовать. «Стараюсь я, — рапортовал он Румянцеву, — всякими способами разведывать мысли здешнего народа о государе их Шагин-Гирей-хане… слышу от многих немалое негодование о предприятиях новых и уму их непостижимых, яко то: заведение многих строений, мощение камнем в Бакче-Сарае улиц и наипаче на сих днях опубликованного указа о строжайшей отдаче всех российских беглых и представления ему пленных и об уравнении греков и армян его области в податях и прочих преимуществах с магометанами. Первые вещи почитают они себе за чрезвычайное отягощение, а последнее за наичувствительную обиду и к роду своему презрение, чрез что и возрастает между народом молва и роптание, а между чиновниками неудовольствие и огорчение, ибо они весьма малый к нему приступ имеют, даже самый первейший между ними человек, везирь его Абдувели-ага, живя с прочими заседателями Дивана в Бакче-Сарае, с нуждою через две или три недели удостаивается его видеть и говорить». Это было в июне 1777 года, а в октябре уже разразился упомянутый бунт, вспыхнувший сначала в Бакче-Сарае и вскоре охвативший весь полуостров.